Иная. Песня Хаоса
Шрифт:
— Чего встала? Али замороженная? — рявкнул на нее через миг один из сватов, самый старший, самый угрюмый. Из-под его черных кустистых бровей сверкали недобрые — шальные и дикие — глаза.
Но он же помог Коте подняться в сани и устроил ее на шкурах, плотно накрывая ими. Только теперь по-настоящему ощущался лютый мороз, словно зима забыла, что скоро грядет первый месяц весны. Но не мороз терзал несчастную невесту, ее изнутри сковывал страх. В санях рядом с сундуком она почувствовала себя словно в берлоге у медведя или в плену у врагов. При этом на нее глазела вся деревня, но ни в ком не нашлось сочувствия.
— Трогай, — скомандовал молодому старший наемник. И тройка вороных захрапела, готовясь кинуться прочь за частокол. Котя только сжалась в санях, натягивая до подбородка шкуру. И еще сердце ее сжималось от новой боли: за всей этой суетой с одеванием и наматыванием теплого платка ей так и не удалось нормально попрощаться с матерью.
— Добрые люди, а как же духов почтить? — остановила сватов старшая жена. Кажется, все застыли в оцепенении. Впрочем, к ее голосу присоединился и старейшина, и их деревенский друид, брат старейшины.
— Ах да, еще духов, — отмахнулся недовольно младший из сватов.
Котя вздрогнула от грубого непочтительного тона. Они могли не уважать проигравшегося отчима, но духов чтили все. Кроме тех, кто пошел против их справедливых законов.
— Где же жених? — подошел к ним друид, опираясь на витую палку. Говорили, что с помощью своего посоха он разговаривал с деревьями, и лес открывал ему свои тайны.
— Жених в селении ждет в своем тереме. Там и будет свадебный пир. Там и будет жить ваша дочка. Как княгиня! — хохотнул один из сватов, поглаживая черную, как кротовая шерсть, бородку. Сравнивать простую крестьянку с княгиней тоже отважился бы далеко не каждый. Никто из селян лично не видел князя и его жену, но все верили, что он наделен силой духов, которые спускаются к мудрому правителю в день благословления его на престол. Котя же, по мнению селян, обладала связью только с Хаосом, за что безвинно и страдала.
— Так нам впрягать лошадей в сани? — неуверенно переминался с ноги на ногу отчим, словно желая убежать в избу и никуда не идти.
— Мы обряд освящения брака духами увидим? Поедем на свадебный пир? — с отчаянной надеждой спросила мать, подаваясь вперед и простирая руки. Обычно она пряталась за спинами хозяев избы, о ее существовании порой и вовсе забывали, но теперь впервые не побоялась выйти вперед толпы. И не остановила ее накатившая дурнота. В широко раскрытых глазах отражалось высокое зимнее небо, в них сквозила беспредельная тоска. Коте пришлось сцепить руки и прикусить до крови губы изнутри, чтобы не заплакать. Уже не за себя, а за мать, которую она вынужденно оставляла наедине с великим ее горем расставания. Одну во всем свете. А ведь еще неизвестно, пережила бы она поздние роды будущей осенью. Но Коте уже никто не рассказал бы, она это чувствовала.
— Зачем? — небрежно бросил один из сватов, коренастый мужик с копной рыжих, точно пожарище, волос и бурой длинной бородой.
— Но как же… — растерянно пробормотала мать. Хотя стоило бы ей и самой понять, что для недобрых людей никакие молитвы друидов ничего не стоят.
— Оставайтесь в своей деревне, — со скрытой угрозой сухо оборвал другой сват. — Долг уплачен. Девка ладная, красивая. Хозяину понравится, и на том дело закончим.
Они рассматривали Котю, словно кобылку на торжище. Пусть они и не трогали, но хищные жадные взгляды липли, словно дикий мед, на который слетаются злые пчелы.
— А если вдруг вы нас обманули, и она хворая какая — обратно пришлем и потребуем, как изначально хотели, — подал голос третий, страшно цокнув кнутом по сапогу и рыхлому снегу.
Все трое сверкали глазами на обомлевшего отчима. Взрослый крепкий мужик, казалось, желал провалиться сквозь землю, готовый в любой момент заплакать от отчаяния и бессилия. Он не рассказал никому из соседей о случившемся, соврал всем, будто просто напился на ярмарке, за что его изругала жена. Но при появлении сватов селяне столпились у двора, рассматривая странных людей из-за леса. По толпе проходились шепотки, хотя для Коти они сливались в единый неразборчивый гул.
— Забирайте-забирайте ее, добрые люди! Не хворая! Совсем не хворая! Сильная девка! Хоть в прорубь может нырнуть — ничего ей не станется, — затараторила старшая жена, едва не кидаясь в ноги страшным «сватам». Котя же сидела в санях, укутанная шкурами, но холод по-прежнему шел изнутри. Она едва не теряла сознание.
— Как же обряд-то? — все-таки подал голос старый друид, выступая вперед. Селяне молча поддерживали его.
— Обряд с духами будет в нашей деревне, — повторили ему.
— Иди отсюда, старик, — рыкнул на него старший наемник. И друид отошел, тяжело опираясь на посох, лишь выдохнув едва слышно:
— Беззаконие творится, беззаконие. Хаос вас покарает, если дурное замыслили.
Но отвечать ему не стали, лишь приказали трогать. Звонко свистнула плеть по бокам вороных коней, они захрапели и вскинулись. Гривы развевались по ветру, вокруг поднялся небольшой снежный вихрь. Дом исчезал в нем. Или же перед глазами все плыло. Туго стянутые под убором и платком две косы давили голову, обхватывали ее тугими змеями.
— Прощай, Котя… — сквозь поднявшееся ржание и скрип саней по снегу донесся едва уловимый голос матери.
— Будь счастлива, родная! — ответила как можно громче Котена, и ей казалось, что каждый шаг коней от ворот — это путь в царство мертвых или за барьер Хаоса. Теперь она считала, что жертвует собой ради мамы, как воин на поле боя. Вот только не по своей воле и не от своей вины приходилось ей жестоко расплачиваться.
«Ну вот и все. Богатая осень была, листопадная. Листопадная», — сказала себе Котя, когда сани вылетели за частокол. Ветер ударил в лицо, словно дыхание неизвестности. Он подхватил неведомо где найденные иссохшие бурые листья, закружил их, завертел, сжимая и растирая в своих жадных руках.
— Эгей! Быстрей! — только стегал коней наемник на облучке.
Путь пролегал через лес, частокол деревни все быстрее терялся среди зарослей, вскоре он остался лишь тусклым пятном в белесом мареве. Котя, сколько хватало глаз, смотрела из саней на родные места. С двух сторон ее сторожили страшные люди, третий нещадно бил коней, пока они не перешли на бешеный галоп. Если бы не «сваты», зажавшие по правую и левую руку, Котя вылетела бы из подскакивавших на снегу саней, едва не переворачивающихся на поворотах. Но возница, похоже, знал свое дело, точно привык уходить от погонь.