Индиговый ученик
Шрифт:
– Никто вам не льстит, мистик, – фыркнул сапран, прохаживаясь под окнами. – А в Муссаворат я отправлю гонца сегодня же. Сдается мне, кто-то здесь врет.
– Ооо! – протянул иман. – Вы же не опуститесь до личного оскорбления? Не забывайте, что находитесь на моей земле, и до сих пор я с вами сотрудничал добровольно.
– Не вижу смысла продолжать этот разговор. Разрешите обыскать дом, и, надеюсь, мы больше не увидимся.
– Прощайте, господа. Я и так показал вам всю школу. Мой дом к ней не относится. Выход налево.
– Значит, по-хорошему вы общаться не хотите? – угрожающе протянул сапран.
– Хорошим вообще быть трудно, –
Арлинг хотел дослушать, чем закончится спор, но, наверное, учитель добавил в его воду снотворное, потому что через секунду он вновь погрузился в мир сна, крепкого и без сновидений.
Регарди проснулся от лунного света, которым было залито его лицо. Если солнце ощущалось на коже, словно горячее дыхание тяжелобольного, то лунное мерцание напоминало прикосновения пайрика. Прохладное и загадочное, оно не могло принадлежать миру живых. Арлинг все еще был в комнате, а значит, наказания до сих пор не последовало. Все было так привычно… Будто недавно он вернулся с очередной тренировки и отдыхал, готовясь к новому дню в школе. Решив задержаться на этой мысли подольше, Регарди попытался расслабиться. Возможно, другого шанса помечтать о тех днях, когда все было слишком хорошо, уже не будет. Иман мог объявить свой приговор в любое время.
Грохот, прокатившийся по дому, заставил его подскочить и приготовится к нападению, но никто не ворвался в окно и не выломал дверь. Зато шум повторился, и теперь он смог уловить его источник. Выскользнув из комнаты, Арлинг осторожно двинулся по коридору, обходя ловушки и надеясь, что за время его отсутствия учитель не придумал новые. Бои Салаграна надолго отбили у него охоту сталкиваться с подобными изобретениями. К грохоту добавились человеческие голоса, и Регарди остановился у молитвенного зала. Шум доносился оттуда.
Молитвенная комната имелась в каждом кучеярском доме. В ней находились алтари и жертвенники тех богов, которых почитали в семье. Арлингу всегда было интересно, каким богам молился иман, и молился ли он вообще, но комната всегда оставалась закрытой, а учитель никогда в нее не входил. По крайней мере, при нем.
Но сейчас в зале кто-то был. Из-за плотно запертых дверей раздался звон, похожий на звук разбиваемой вазы, и ворчливый голос Зерге подтвердил его догадку.
– Молись, чтобы Затута не проклял тебя за то, что ты разбил его жертвенную чащу, – проскрипела она. – Впрочем, судя по тому, сколько алтарей ты уже уничтожил, боги будут тобой очень недовольны, сын. Перестань. Ты можешь разгромить весь дом, но ничего не изменишь. Птицы не летают назад.
Иман промолчал, но грохот тоже прекратился. Регарди проглотил ком в горле и опустился вниз по стене, чувствуя, как колотится сердце. Хотелось ворваться в комнату, кинуться в ноги учителю и его матери и умолять о прощении. Иман знал обо всем. И о смерти Сохо тоже. Но Арлинг не мог даже подняться. Внезапная слабость превратила его в деревянного человека с Огненного Круга.
– Зря ты привел этого драгана, – вздохнула Зерге. – Звезды говорили – будет беда, но разве ты меня слушал? Ты увидел в нем вызов, глоток свежего воздуха, новый смысл, путь, который выведет тебя из зыбучих песков заблуждений. Это твои слова, я их хорошо помню. А теперь посмотри, куда этот путь тебя привел. Школа под угрозой закрытия, Аджухамы, которых ты сам посадил на трон, спрятали головы в песок, а твой единственный сын мертв. Мы знаем, кто его убийца, но не можем наказать его смертью.
– Да,
– Выбирать Индигового без разрешения совета серкетов – грех, – прошелестела Зерге. – И еще большее преступление делать Индиговым чужака, к тому же, слепого. Сильнее оскорбить Нехебкая было трудно. Как бы жестоко ни звучали мои слова, но ты сам навлек на себя гнев Совершенного. За это он и забрал твоего сына. Ты всегда нарушал правила, Тигр, но никогда не извлекал уроки из печального опыта. Это правда, что драган знает солукрай?
– Я не закончил его обучение, – едва слышно произнес иман.
– Плохо… – задумчиво протянула Зерге, и из двери запахло табаком. – Мальчишка может стать на сторону Подобного. Но убивать Индигового Ученика – пусть и незаконно выбранного – тоже нельзя. Что ты собираешься делать?
– Лучше спроси меня, что я не сделаю.
– Давно прошло то время, когда я понимала тебя, Тигр, – вздохнула старуха. – Ты не можешь оставить его в школе. Серкеты найдут способ доказать, что он был на боях. И тогда школу закроют, а тебе заставят вернуться в Пустошь. Я всегда хотела, чтобы ты оставил город и ушел к Скользящим. Но я не хочу, чтобы это было против твоей воли. Избавься от слепого драгана. Ты еще можешь написать о нем Канцлеру.
– Зерге, – голос имана внезапно охрип, а Арлинг забыл, что умел дышать. – Пойми меня. Мы с ним, как вода из разных сосудов, которую перелили в один. Разве ты сможешь разделить ее? В этом – несчастье, мое и его.
– Несчастье – это когда человек не умирает, после того как в его жизни поставлена завершающая точка, – отрезала жрица. – Арлинг Регарди ее поставил. Там, на арене. Но почему-то продолжает жить. И более того, был допущен в твой дом снова. Ты прав. Мы не можем убить его, и не можем прогнать. Мы вообще не вправе судить его сами. Его преступление слишком велико. Он должен сам наказать себя. Ты знаешь, о чем я говорю.
– Нет, мать, – внезапно запротестовал иман. – Он к этому не готов.
– К этому нельзя быть готовым. Вспомни, что говорил Махди. Когда ты наказываешь кого-то с состраданием в душе, твои действия безупречны, в них мудрость и смелость. Это спасет нас всех. Обряд халруджи освободит его от связей с тобой и школой. Даже если серкеты убедят судью в том, что твой слепой сумел пройти все три круга, а потом, помутившись рассудком, устроил резню среди зрителей, то они будут иметь дело не с нами, а с тем, кому он поклянется в верности. Однако сомневаюсь, что Скользящим будет до него дело, после того как он перестанет быть частью школы. Став халруджи, мальчишка спасет и себя, и нас. Все его грехи и ошибки останутся в прошлом. Прежний человек умрет, но лишь для того, чтобы уступить место новому.
Регарди все-таки нашел в себе силы подняться и на негнущихся ногах выйти из Дома Солнца, которому сейчас очень подходило это название. Если в Согдарии солнце было жизнью, радостью и светом, то среди бескрайних пустынь Сикелии оно становилось грозным убийцей, несущим смерть – чаще всего, долгую и мучительную.
Он давно не чувствовал себя так скверно. Свежий ночной воздух не помогал. В голове кружилось, к горлу подкатывала тошнота, а в ногах ощущалась предательская слабость. Возможно, то было следствие ранений, полученных на арене, или яда, принятого перед Лалом, или порошков учителя, которые он проглотил совсем недавно, но, скорее всего, то были судороги совести, которая усиленно пыталась выжить, понимая, что умирает.