Индийская принцесса
Шрифт:
Уолли присоединился к нему днем позже, и они вдвоем добрались пешим ходом до Кашмира через Домел и Джеламское ущелье и провели там месяц, живя в палатках и охотясь в горах за Сопором. За это время Уолли отрастил недолговечную бородку, а Аш – внушительные кавалерийские усы.
То были чудесные, безмятежные дни. Погода стояла превосходная, и у них было неисчерпаемое множество предметов для разговора и обсуждения. Но хотя Аш, опять ни словом не обмолвившись о Джули, довольно подробно рассказал Уолли о своем посещении дома Фатимы-бегумы, он, как ни странно (или, наоборот, вполне естественно, если учесть его поглощенность личными проблемами), не упомянул об опасениях Кода Дада, связанных с тревожной обстановкой по другую сторону границы. Он просто забыл, потому что не придал особого значения словам старика:
В середине июля погода испортилась, и после трех дней проливного дождя и непроглядного тумана на горном склоне Аш и Уолли спешно отступили к Шринагару, где разбили палатки в чинаровой роще рядом с городом и подготовились к обратному путешествию на тонге по проселочным дорогам – перспектива долгого пешего похода под нескончаемым ливнем нисколько не прельщала.
После терпкого, напоенного хвойным ароматом горного воздуха Шринагарская долина показалась неприятно жаркой, душной и сырой. Сам город представлял собой неряшливое скопление ветхих деревянных домишек, искрещенное грязными улочками и узкими каналами, которые воняли, как открытые сточные канавы, и зачастую таковыми являлись. Но озеро Дал сверкало белоснежными лотосами и пестрело сине-зелено-золотым мельтешением бесчисленных зимородков и пчелоедов, и Аш с Уолли купались, бездельничали, объедались вишнями, персиками, тутовыми ягодами и дынями, которыми славилась долина, и гуляли в Шалимаре и Нишате – восхитительных садах, разбитых на берегу Дала могольским императором Джихангиром, сыном великого Акбара.
Однако слишком скоро (как любое приятное время) беззаботные, золотые от солнца дни подошли к концу, и друзья потащились в громыхающей тонге по проселочной дороге к Барамуллаху, расположенному при входе в долину, а оттуда двинулись в горы, под проливной дождь, проехали по широким скалистым ущельям и сосновым лесам, по улочкам горных деревушек и по тропам, представлявшим собой всего лишь узкие выступы, вырубленные на склонах, которые почти отвесно спускались с высоты трехсот футов к вздувшейся реке Джелам, с ревом несущей свои вспененные бурные воды.
Они нисколько не огорчились, снова вернувшись в Мури и получив возможность отоспаться в сухих и удобных постелях. Мури тоже окутывала пелена тумана и проливного дождя. Но по мере дальнейшего тряского путешествия по петляющей горной дороге облака постепенно редели и воздух становился все теплее, и задолго до того, как они достигли равнин, снова установилась нещадная жара.
Махду уже вернулся из отпуска, проведенного в родной деревне Мансере под Абботабадом, и чувствовал себя, по его словам, хорошо отдохнувшим и полным сил. Но хотя внешне он почти не изменился, было ясно: долгое путешествие в Бхитхор и стремительное возвращение оттуда в самый разгар жары не прошли для него бесследно и он, как и Кода Дад, начинает чувствовать возраст. Он привез с собой молодого родственника – добродушного долговязого шестнадцатилетнего парня с изрытым оспою лицом, который отзывался на имя Кадера и, по словам Махду, обещал со временем стать хорошим поваром.
– Раз уж мне надо взять ученика, так лучше пусть это будет мой родич, чем какой-нибудь мальчишка, которому нельзя доверить даже вскипятить воду, не говоря уже о том, чтобы приготовить бара-хана!
В бунгало стоял затхлый запах плесени и светильного масла и всепобеждающий аромат цветов – мали (садовник) поставил во все свободные кувшины пышные букеты ноготков и цинний, – а на столике в прихожей лежала куча писем, главным образом из Англии, адресованных Уолли. Но два из них, написанные не по-английски, пришли на имя Аша, и оба были отправлены более шести недель назад и содержали описание торжеств и празднеств, сопровождавших церемонию возведения на престол нового махараджи Каридкота. Одно было от Кака-джи, другое от Мулраджа, и оба корреспондента снова благодарили Аша за «услуги, оказанные махарадже и княжеству», а также передавали приветы от Джхоти, который, похоже, пребывал в хорошем настроении и добром здравии и спрашивал, когда сахиб сможет посетить Каридкот. Но если не считать слов признательности за «оказанные услуги», в письмах ни словом не упоминалось о Бхитхоре.
«А чего, собственно говоря, я ожидал?» – подумал Аш, складывая и убирая листы мягкой бумаги ручной работы. Для Каридкота эта глава жизни закончилась, и не имело смысла листать страницы назад, когда впереди еще столько интересного. Кроме того, в Индии почта по-прежнему работала медленно и с перебоями, а расстояние между Каридкотом и Бхитхором примерно равнялось расстоянию, отделяющему Лондон от Вены или Мадрида. Да и вряд ли рана после своей неудачной попытки обмануть покойного махараджу пожелает вступить в переписку с его преемником или порекомендует сделать это сестрам Джхоти.
В первый же вечер по возвращении из отпуска Уолли предложил заглянуть в клуб, чтобы повидаться с товарищами и узнать последние гарнизонные новости, но, поскольку Аш предпочел остаться и поболтать с Махду, он ушел один и вернулся через два часа с нежданным гостем – Уиграмом Бэтти, который тоже возвращался из отпуска и остановился проездом в Равалпинди.
Лейтенант Бэтти провел отпуск за охотой на границе Пунча. Уолли столкнулся с ним на Центральном бульваре и, узнав, что он собирается провести несколько дней в Пинди, убедил его, что у них в бунгало он устроится гораздо удобнее, чем в клубе (это не совсем соответствовало действительности), после чего с ликованием привел домой гостя. Хотя Аш по-прежнему стоял выше всех во мнении Уолли, сразу вслед за ним шел Уиграм – не только потому, что он был приятным и всеми любимым офицером, но еще и потому, что его старший брат Квентин, убитый в ходе боевых действий во время Восстания, занимал особую нишу в личном зале славы Уолли.
Квентин Бэтти принимал участие в знаменитом походе к Делийской гряде, когда разведчики в самую жару покрыли почти шестьсот миль за двадцать два дня, по дороге взяв приступом занятую повстанцами деревню, и вступили в бой через полчаса после прибытия к гряде, даром что совершили с рассвета тридцатимильный переход. То сражение стало первым и последним в жизни Квентина. Он получил смертельное ранение («Доблестный Бэтти всегда в первых рядах», – написал капитан Дейли в своем дневнике тем вечером) и скончался через несколько часов, с последним вздохом пробормотав слова знаменитого римлянина: «Dulсе et decorum est, pro patria mori» [6] .
6
«Отрадно и почетно умереть за отечество» ( Гораций).
Уолли, сам патриот и романтик, был глубоко тронут этой историей и полностью одобрил чувства умирающего офицера. Он тоже считал, что погибнуть за родину – великая честь, и в его глазах братья Квентина, Уиграм и Фред, ныне оба служившие в корпусе разведчиков, не только были, как он выражался, «чертовски славными малыми», но и источали золотое сияние отраженной славы.
Уиграм, со своей стороны, проникся симпатией к молодому Уолтеру Гамильтону с первой минуты знакомства, состоявшегося более полутора лет назад, и уже одно это делало честь характеру и личности Уолли, если принять во внимание, что познакомил их Аш, которого Уиграм считал своенравным сверх всякой меры, в то время как молодой Гамильтон явно видел в нем героя, а вовсе не исключительно трудного и непокорного младшего офицера, который, по мнению старших по званию (а Бэтти принадлежал к их числу), лишь чудом избежал увольнения со службы.
При данных обстоятельствах Уиграма можно было бы простить, если бы он решил поменьше общаться с протеже Панди Мартина. Но он очень скоро понял, что в отношении молодого человека к Аштону нет ничего рабского и что его восхищение другом не означает готовности слепо подражать ему во всем и повторять его подвиги. Может, Уолтер и витал в облаках, но при этом твердо стоял обеими ногами на земле и имел голову на плечах. «Славный мальчик, – думал Уиграм. – Из него получится отличный офицер-пограничник, за которым солдаты пойдут в огонь и воду. Он всегда будет впереди… как Квентин». Уиграм старался по возможности чаще видеться с прапорщиком Гамильтоном, когда приезжал в Равалпинди по делам службы или развлечения ради, и так тепло отзывался о нем в разговорах с командующим и заместителем командующего, что в первую очередь именно благодаря его стараниям Уолтер получил назначение в корпус разведчиков.