Иней как ночь

Рааш Сара

— Я знаю, о чем ты хочешь поговорить, — тихо говорю я, уставившись в сундук. — О том, что несколько побед на тренировочной площадке не говорят о моей готовности к бою. Но… и обучение у нас необычное. — Я поднимаю глаза на Рареса. — Знаю, что только начала постигать азы, но я получила то, за чем пришла, и у меня нет времени совершенствоваться. Мы не готовимся к предстоящей воине. Война уже идет…

— Я не собираюсь отговаривать тебя, душа моя. — Рарес тепло смотрит на меня, прислонившись к дверному косяку. —

С чего начнешь?

— Мне нужна поддержка. — Я поднимаюсь. — Мэзер сказал, что вентраллианцы планировали примкнуть к лагерю беженцев саммерианцев. Он находится в южном Элриджском лесу. Достаточно далеко от Ангры, чтобы Распад их еще не затронул.

— А потом?

— Они помогут мне подобраться к Ангре. Я заберу у него ключи. И…

Мы смотрим друг на друга, меня снова поражает то, насколько Рарес отличается от Генерала. Уильям не выдавал лицом ни единой эмоции — вечно бесстрастный, непоколебимый и жесткий. Сердце болезненно сжимается, когда Рарес потирает заблестевшие от слез глаза.

— Мы с Оаной останемся здесь и будем делать все возможное. Орден уже подготавливает нашу армию. Мы присоединимся к тебе, как только сможем. — Он шагает ко мне, собираясь что-то сказать, но, заметив мои пустые руки, восклицает: — Тебе нужно собраться! Тебе потребуется еда и… ох, Оана в этом разбирается лучше меня. Возьми на кухне все необходимое. Я схожу к Оане и принесу тебе все, что она скажет.

Рарес выбегает в коридор, и я наконец могу выдохнуть.

Легче действовать, чем вести разговоры.

Я осторожно ступаю в комнату. Я видела колыбель лишь раз — в видении, которое показала мне Ханна. Мою колыбель.

— У них был ребенок? — раздается за моей спиной голос Мэзера.

Я резко оборачиваюсь. Он стоит в дверном проеме. Вечерний свет окутывает его серой дымкой.

— Нет, — отвечаю я. — Но они его хотят.

Мэзер опускает голову.

— Последнее время я думаю об этом больше, чем когда-либо.

— О чем?

— О семье. — Мэзер обводит комнату рукой. — О родителях. О том, чего мы были лишены.

Элисон погибла совсем недавно, и Мэзер все еще переживает. Мое сердце тоже переполняет горе.

Мэзер поворачивается и прислоняется к дверному косяку спиной. Его лицо освещает свет факела, горящего в коридоре. Он всегда был очень похож на Генерала, но теперь я замечаю в нем мягкие черты Элисон.

— Я никогда не понимал, как она важна, — продолжает Мэзер. — Родительская любовь. У нас никогда ее не было. Я наблюдал за семьями, когда уходил на миссии, но никогда… — он судорожно вздыхает. — Я слишком поздно осознал, как сильно нуждался в ней.

Мэзер устремляет взгляд на колыбель, в его глазах стоят слезы. Он сжимает зубы, чтобы не заплакать.

— Как думаешь, каково это? — еле слышно спрашивает он. — Любить кого-то так сильно? Любить того, кого еще

даже нет? Приготовить детскую в надежде на то, что ребенок когда-нибудь появится? Это невыносимо.

— Элисон знала, что ты любишь ее, — почти шепотом говорю я.

— Знаю, — грустно улыбается Мэзер.

Мне вспоминаются слова Оаны, что женщины-накопители бесплодны, и сердце щемит от сочувствия. Я никогда не думала о детях, но мы с Мэзером остались без родительской любви так же, как Оана с Раресом остались без любви детей. Мы испытываем схожую боль. И главное, это был не наш выбор.

Если бы Мэзер мог поговорить со своей мамой, как я говорила с моей, он бы ни секунды не колебался. Если бы Рарес и Оана могли поговорить со своим ребенком, как Ханна говорила со мной, их не остановил бы никакой барьер.

Мои отношения с Ханной испорчены… Я должна хотеть с ней общаться, а она — со мной. Но я совсем не ощущаю ее с тех самых пор, как отгородилась. Она не пыталась пробиться ко мне, даже когда я слабела.

— Кажется, я понимаю, каково это — так любить, — говорю я. — В какой-то мере. Семья — необязательно твои кровные родители. Это те люди, которые рядом с тобой и которых ты любишь.

— Семья, которую ты сам выбираешь? — улыбается Мэзер.

Ну вот опять. Выбор. Везде он.

— Да.

— Я бы все равно выбрал Элисон, — шепчет Мэзер.

В его словах скрыто столько чувств, что мою грудь теснит. Я отзываюсь на них магией, открываю глаза и поворачиваюсь к детской. С мебели поднимается пыль, со стен срывается паутина. Они вылетают в открывшееся окно. Все поверхности блестят как новенькие. Наброшенное на спинку стула одеяльце теперь чистое, хоть и изъедено молью, а подушки в колыбельке свежие и взбитые.

Однажды Оана с Раресом смогут создать семью. Семью, которой лишился Мэзер. Семью, которой лишилась я. Все, чем я могу помочь — создать мир, где у людей будет жизнь, о которой я столько мечтала, пусть даже самой меня не будет.

Я почти близка к тому, чтобы принять свою судьбу, но каждый раз, когда думаю об этом, моя душа болит. Как было бы чудесно, если бы эта детская комната была в моем доме. Если бы Мэзер обнимал меня, беременную, наслаждаясь настоящим и грезя о будущем.

— Мира?

Я поспешно стираю рукавом слезы и оборачиваюсь к нему. Мне очень хочется сделать то, что советовал Рарес — дать Мэзеру шанс. Рассказать ему о том, что меня ждет в конце нашего путешествия и объяснить причину своих слез. Но только я открываю рот, как появляется Фил.

— Рарес сказал, что мы уходим.

Я глубоко вздыхаю.

— Да.

Они еще не знают, как мы уходим. Меня передергивает при воспоминании о том, как мы с Раресом переместились в Пейзли. Еще одна деталь, которую я утаила от них.