Инферно Габриеля
Шрифт:
Джулия чуть не подпрыгнула от этих слов. Знал бы он, насколько они правдивы.
«Неужели он своими словами пересказывает… Такое просто невозможно».
Пол смотрел на нее, в его теплых, дружелюбных глазах не было никакой задней мысли, никакого корыстного расчета. Этот человек не имел двойного дна и не играл с нею. Может, она ему действительно нравилась. А может, он просто ей сочувствовал. Впрочем, сейчас это было не столь важно. Намерения Пола были совершенно честны. Джулии захотелось поверить, что Вселенная — не такое уж мрачное и унылое место. Есть в ней уголки, где светло, тепло и безопасно, где добрые поступки совершаются не ради
Она взяла ключ и опустила голову, чтобы Пол не видел ее слез.
— Ты чего, Крольчиха? А плакать зачем?
Полу очень хотелось смахнуть с ее лица еще не упавшую слезу. Он протянул руку, но остановился. Не надо. Она сейчас и так на пределе.
«Неужели я дошла до того, что готова реветь от каждого доброго слова?» Но все это было так неожиданно. Ключ. Строчки из любимой детской книжки. Неужели этот парень читал «девчоночьи» книги?
Чтобы побыстрее успокоиться, Джулия стала рассматривать книги на полках. Ее глаза наткнулись на одинокую коробку с CD-диском. Коробка лежала плашмя. Джулия взяла ее. Это был «Реквием» Моцарта.
— Ты любишь Моцарта?
Пол отвел глаза.
Может, он тоже не любит, когда без спроса трогают его вещи? Джулия уже хотела вернуть коробку на место, когда Пол задержал ее руку.
— Все нормально. Просто это не мой диск. Собственность Эмерсона. — И вновь ее обдало холодом. Пол это сразу заметил. — Ты только никому не говори. Этот диск я у него стащил. — (Час от часу не легче!) — Знаю: нельзя брать чужие вещи. Но он гонял этот диск не переставая. Причем не весь, а один фрагмент. Четыре с небольшим минуты. Снова и снова. Эта пытка происходила в его кабинете. Я в это время составлял каталог его личной библиотеки, и было никак не уйти. Представляешь? Lacrimosa, Lacrimosa… у меня в мозгу заноза! Я уже не мог это слышать. Чертова Lacrimosa вгоняла меня в жуткую депрессию. И тогда я украл диск из его кабинета и принес сюда. Проблема была решена.
Джулия засмеялась. Она смеялась с закрытыми глазами, представляя себе несчастного Пола, терроризируемого Моцартом.
Пол облегченно вздохнул.
— Но ты плохо спрятал «орудие пытки». Я почти сразу нашла. Спрячь получше.
Пол осторожно откинул несколько прядей ее волос. Ему хотелось видеть ее лицо.
— Вот ты и спрячь у себя дома, — вдруг предложил он. — Уж там Эмерсон точно искать не будет.
Джулия вдруг сжалась и попятилась назад. Пол встревожился. Ведь всего минуту назад она смеялась, а теперь стоит, опустив голову, и кусает губы. Может, он зря дотронулся до ее волос? Или она испугалась, что Эмерсон узнает, к кому попал его треклятый диск?
— Джулия, — тихо позвал Пол, не пытаясь к ней подойти. — Прости меня. Я сделал что-то не так?
— Нет. Все нормально. — Она торопливо вернула диск на полку. — Я тоже люблю «Реквием», и Lacrimosa — мое любимое место. Я не знала, что и ему нравится. Это все очень… очень… странно.
— Ну, раз любишь, возьми на время, — предложил Пол. — Если Эмерсон спросит, скажу, что это я взял. А ты послушаешь дома. Можешь на свой iPod закачать. В понедельник вернешь.
Джулия растерянно смотрела на коробку:
— Даже не знаю…
— Я стащил диск неделю назад, а он даже не хватился. Может, настроение изменилось. А эту пытку он мне устроил, когда вернулся из Филадельфии. И что на него нашло?
Джулия молча запихнула диск в карман своего ветхого рюкзака.
— Спасибо.
— Всегда рад помочь.
Ему хотелось взять ее
Экскурсия по библиотеке продолжалась.
— Кстати, в выходные начинается Торонтский кинофестиваль, — сказал Пол, когда они шли к лифтам. — У меня есть пара билетов на субботу. Хочешь пойти? — Он старался, чтобы его приглашение звучало как можно непринужденнее.
— А что за фильмы?
— Один французский, другой — немецкий. Я предпочитаю европейские фильмы, — сказал он, осторожно улыбаясь. — Но если тебе они не нравятся, я обменяю билеты на англоязычные картины.
— Не надо менять. Я тоже люблю европейские фильмы, но только когда в них есть субтитры. Мой французский считай что на нуле, а по-немецки я умею лишь ругаться.
Пол нажал кнопку вызова и очень внимательно поглядел на Джулию:
— Ты умеешь ругаться по-немецки. Где ж ты этому научилась?
— Все в том же Университете Святого Иосифа. Меня поселили в международном общежитии. Моей соседкой по комнате была немка из Франкфурта. Приехала по программе обмена. Хорошая девица, но жутко любила ругаться. К концу семестра мы все великолепно ругались по-немецки. — Джулия слегка покраснела и уткнулась глазами в свои далеко не новые кроссовки.
Она только-только пришла в магистратуру, а Пол учился в докторантуре. Это означало, что он наверняка посещал обязательные курсы французского и немецкого. Джулия хорошо помнила, как однажды после семинара Криста язвительно высмеяла ее «любительские лингвистические способности». Вдруг и Пол отпустит сейчас какую-нибудь шуточку или пренебрежительно махнет рукой?
Но Пол лишь улыбался, придерживая для нее раскрытые двери лифта.
— Слышала бы ты мой немецкий, — сказал он. — У меня самого уши вянут. Думаю, мне стоит выучить немецкие ругательства. Все хоть какая-то польза от этого языка.
На этот раз Джулия улыбнулась ему широко и весело:
— Попробуем. Думаю, моя диссертация не загнется, если я в субботу пойду с тобой в кино. Спасибо за приглашение.
— Мы не дадим твоей диссертации загнуться, — пообещал Пол.
Он был доволен собой. Пугливая Крольчиха пойдет с ним в кино. А потом он поведет ее обедать. Он ведь еще не познакомил ее со своим любимым индийским рестораном. Или нужно было позвать ее в кино сегодня, не дожидаясь субботы? На двойной сеанс, чтобы подольше сидеть рядом с нею. Потом он показал бы ей местный Чайна-таун и угостил бы домашним мороженым в заведении Грега. А пока они едят мороженое, можно будет завлечь ее походом в Галерею искусств Онтарио. Там открывается выставка архитектурных проектов Фрэнка Гери.
Хорошенько подумав, Пол решил быть терпеливым. Очень-очень терпеливым. И осторожным. Нужно помнить об этом всякий раз, когда он протягивает Крольчихе морковку и пытается погладить ее мех. Иначе он спугнет ее и лишится возможности помочь ей стать настоящей.
Прошел еще один день. Наступило утро пятницы. Джулия сидела на своей узкой кровати со стареньким ноутбуком на коленях и добросовестно составляла план диссертации. Под Моцарта. Ее и сейчас удивляло, почему профессор Эмерсон выбрал именно Моцарта. Удивлял резкий переход от «Найн инч нейлз» к «Реквиему». Может, он истязал себя Lacrimosa, оплакивая Грейс? Или были иные причины, заставлявшие его без конца гонять единственный и далеко не радостный фрагмент моцартовского «Реквиема»?