Инферно.ру
Шрифт:
Первой была Литература.
– Страница двадцать шестая, – властный голос Маргариты Раисовны резал воздух над ухом. – Читай!
– А. Е. Крученых «Дыр бул щил…»
«Мать её, розовый гоблин» удовлетворённо кивнула.
– Дыр бул щил убещур скум вы со бу р л эз…, – набор бессмысленных звуков выпал изо рта до крайности разозлённого Гугла и шмякнулся на пол.
– Гениально, – выдохнула Маргарита Раисовна. – Ты только вникни в эти слова: «Дыр бул щил…» – сколько смысла, сколько патетики…, – женщина прослезилась. – Нет, – сказала она решительно, – эти стихи читать нужно стоя.
«Этого ещё не хватало!»
Костя было решился на бунт, но вид Маргариты Раисовны: воспалённый, безумный, его испугал. «Сумасшедшая стерва,» – думал он, волоча из кухни своё унижение.
– Хорошо. Теперь, встань сюда, – приказала мать, указывая на импровизируемый подиум, – и снова прочти стихи. И где твоя бабочка?! – взвизгнула она, только сейчас заметив не стянутый ворот рубашки. – Ты знаешь каких трудов мне стоило купить оранжевую бабочку, неблагодарный мальчишка?! Я для него стараюсь, суечусь, бегаю как савраска, а он…! Где ты дел мою бабочку?!
Терпение Кости лопнуло.
– Да не стану я носить эту дурацкую бабочку! – взорвался он, на мгновенье позабыв о возможных последствиях детского бунта. – И стихи эти дебильные я не буду читать! Нравится этот бред? Сама читай!
От неслыханной дерзости женщина задохнулась.
– Да как ты…, – хватая ртом воздух, она пыталась высказать своё возмущение. – Да как… да как ты… смеешь… на мать… такое…? – и тут её прорвало. – Бездарь! Тупица! Свинья! – орала она на мальчика. – Как ты, недочеловек, можешь судить о гении?! И как ты смеешь перечить мне, твоей матери?! Ты же никто! Никто! Да если бы не я, тебя бы вообще не было…!
– Я не просился на свет….
– Молчать! Ты, недоносок! Скотина! Болван! Выродок! Кретин! Дурак! Идиот…!
«Мать» ругалась со смаком и странной радостью, изрыгая на сына потоки брани и нечеловеческой ненависти, никоим образом не вяжущихся с понятием матери. С каждым новым матерным лаем, изо рта Маргариты Раисовны отлаивался дымный комочек: чёрный как брань и зловонный как зло брань породившее. Стало нечем дышать. Комочки падали на пол и прожигали в нём дырки. От дыма першило во рту. Костя закашлялся.
Между тем, странная метаморфоза стала корёжить тело Маргариты Раисовны: кожа её вспучилась, чёрные зенки вылезли из орбит, губы сложились в знак бесконечности. Адский монстр с искорёженным злобой лицом грозил ему толстым пальцем:
– Я найду на тебя управу, чёртов ублюдок! Ты у меня по струнке ходить будешь! Разба-а-аловали его понимашь! Дык, бык, хрык….
Последнее, нечленораздельное Маргарита Раисовна выплюнула как заглохший мотор предсмертное: «Всё, братцы, я – сдох,» – и застыла как статуя с поднятой вверх рукой.
«Сейчас взорвётся,» – мысль, появившись мгновенно, принудила Костю к действию.
Он отбежал к окну и дрожащими от страха руками распахнул деревянные створки, и как раз вовремя; женщина в розовом плюше вспыхнула как старый диван, облитый керосином, превратив себя в огненный факел. Монстр начал расти, угрожая сжечь комнату и несчастного Костю в придачу. Выбежать из горящего ада не представлялось возможным: многотонная тварь отрезала путь ко спасению. Позвать
– Отец! – крикнул он что есть мочи.
К счастью, Костин отчаянный вопль не исчез в пустоте. Его услышали и помощь пришла. Огромный карп с золотой чешуёй и круглым лицом Петра Петровича торжественно вплыл в окно. Скосив на сына большие глаза, карп печально вздохнул.
– Папа? – удивление Гугла было настолько сильно, что напрочь вышибло страх из детского сердца.
Карп снова вздохнул и неожиданно для Кости выпустил в монстра хорошую струю воды. От холодного душа демон потух. Раздался треск (какой бывает, когда падает дерево) и нечто, изображавшее мать, рухнуло на пол, рассыпавшись в пепел.
Чихая и откашливаясь, Костя смотрел на то, что осталось от матери, силясь вместить в подкошенный разум весь этот адский спектакль. Не найдя объяснений, он просто пнул пепел ногой.
– Ну и кто здесь ублюдок?
Карп, зависший в метре от пола, безутешно молчал. Качая хвостовым опахалом, он чистил воздух от остатков бывшей жены. Костя сбегал за веником. Присутствие отца, пусть даже не в совсем привычном обличии, внушало покой. Сметая горячий пепел, Костя, неожиданно для себя, вспомнил известную песню группы Rammstein «Asche zu Asche». Их философский грохот как нельзя кстати подходил к ситуации.
– Пепел к пеплу. Прах к праху…, – прошептал он с горькой усмешкой.
Выбросив пепел в окно, Костя взглянул на застывшего в воздухе отца. Карп светился покоем и невыразимой надмирностью. Поддавшись соблазну, Гугл погладил рыбу по сверкавшей золотом чешуе и тихо спросил:
– Слушай, па, а ничего, что ты без воды? Дышишь ты чем?
– А я не дышу, сынок, – спокойно ответил Пётр Петрович.
– А как же…? – Костя замялся.
– Как я живу? Хорошо живу. Мудро.
Как это «мудро», Костя не понял. В ушах звенела обида: «Скотина! Ублюдок…!» Была ли это его настоящая мать или монстр из ада был клином, предназначенным выбить другой, вколоченный в детстве? Он взглянул на висящего в воздухе карпа. Так ведь и отец его (настоящий отец) – не рыба, хотя, пожалуй, что-то от рыбы в нём было. Пётр Петрович был нем при жене и убийственно скрытен. Трудно было понять, что на самом деле он думает. Его обычное: «Муся, как скажешь,» – разноокрашенное и исполненное смыслов (иногда совершенно противоположных), было защитной реакцией зверя слишком трусливого (или больного), чтобы дать сдачи. Что связывало таких взаимоисключающих людей как его родители? На это вопрос Костя, за всю свою тридцатисемилетнюю жизнь, ответа так и не нашёл. «Может быть карп знает ответ,» – подумал он, глядя на странную рыбу.
– Па, а ты маму любил… когда-нибудь?
– А как же сынок, – спокойно ответила рыба. – Любовь – единственная сила способная соединить огонь и воду ради новой жизни. Я и сейчас люблю.
– А какой мама была, когда вы встретились?
– Разной.
Костя задумался.
– А меня…, меня она любит? Любила…?
Печальные глаза Перта Петровича подёрнулись влагой.
– Каждая мать, если она настоящая мать, любит своё дитя, – произнёс он серьёзно. – Ты был долгожданным ребёнком, рождённым в любви.