Infernum. Последняя заря
Шрифт:
— Нет, что ты, — с показной важностью и наигранным испугом, приложив руку к груди, ответил Ишас, — просто когда ты смеешься, у тебя глаза щурятся и нос морщится, так ты становишься похожа на какого-нибудь азкаретца со сморщенным носом… ай! — воскликнул Ишас, не успев увернуться от удара подушкой.
— Нос морщится, значит, да? — Ида подскочила в кровати, скинув одеяло, и замахнулась второй подушкой. — Глаза как у азкаретца, да? Получай! — и со всей силы ударила пуховой подушкой Ишаса по голове. — Предатель!
Он постарался не показать своей растерянности и не задержать взгляд на вскочившей Иде в одной ночной рубашке, хоть та и была из плотного льна и доставала до щиколоток. Он, не долго думая, свалился с кровати на пол, отводя взгляд
— Браво! Когда к нам снова приедут бродячие артисты, я расскажу им о тебе! Такой талант не должен пропадать даром! Эй, ты что, уснул там? — Ида уже собиралась слезть с кровати, чтобы проверить, почему Ишас не двигается, но не успела моргнуть, как он подпрыгнул, схватил упавшую на него подушку и налетел на нее. Бил, конечно, не рьяно, а скорее с нежностью, но волосы снова взлохматил.
— Бродячие артисты, значит? Так и не терпится от меня избавиться, да?
— Не-ет, а-а-а, прекрати, Ишас, не хочу я избавляться, не-е-ет, — она пыталась отбиваться руками, но друг оказался проворнее, — прекрати-и-и, пощады, прошу поща-а-ады! — Но стоило Ишасу замедлиться, она резко схватилась за подушку, норовя выхватить ее из его рук. Не вышло, он успел удержать — так они и стояли мгновение, держа вдвоем подушку над головами и глядя друг другу в глаза. Задор куда-то пропал из глаз Ишаса, он резко стал серьезным и тяжело сглотнул, будто осознавая, что они выросли из таких детских забав и перед ними раскрываются порядки сурового взрослого мира. Он забрал подушку — Ида, не сопротивляясь, отпустила — кинул на кровать и сделав шаг подошел еще ближе к ней. Рука потянулась убрать взлохмаченные волосы. Ида перестала дышать, все неотрывно смотрела ему в глаза, пока он не опустил взгляд ниже и не наклонился к ней. Неужели к губам? Время остановилось. Мир замер, только сердце Иды забилось быстрее, но Ишас резко аккуратно застегнул пуговицу, расстегнувшуюся на груди, потом еще раз посмотрел ей в глаза и отпрянул, виновато улыбаясь. Он сделал шаг в сторону, наклонился и поднял упавшую подушку. Когда он снова посмотрел на Иду, на лице отражались уже совершенно другие эмоции.
— Ох, насмешила, конечно! Я рад, что тебе стало лучше, но мне надо идти, Йофас просил новенькому все показать.
— Новенькому? — еле проговорила Ида, ненавидя предательский голос, который выдал все ее волнение и разочарование. Как Ишас так контролирует свои эмоции? Как он научился не показывать чувства?
— Да, Йофас в очередной раз, видимо, хочет указать на мою никчемность, наверное, я не справляюсь, вот и нанял какого-то мутного типа. Не говорит, не улыбается, ощущение, будто его брови срослись на переносице — вечно такой хмурый ходит, будто весь мир держится на его плечах. Иной раз как посмотрит — аж не по себе становится, глаза черные, мрачные, будто в самую глубь души твоей заглядывает.
— Черные? — Ида удивилась, потому что в «Ворохе песков» черными глазами обладали лишь демоны низших рангов.
— Так показалось, я потом присмотрелся — зеленые, представляешь?
— Мурашки по коже, как скажешь тоже! Ты когда такой поэтичный стал? Как взглянет… Ха-ха. И откуда он такой загадочный? — Ида сделала акцент на последнем слове, будто передразнивая Ишаса.
— А кто его знает? Говорят, недавно появился в деревне, может с Париссии, похож кстати чем-то на них, темные волосы, светлые глаза, вот только что ему здесь надо, непонятно.
— Да, странно как-то, — разговор о незнакомце одновременно отвлек ее от произошедшего, но в то же время вызвал настороженность. К ним в деревню никогда не заглядывали незнакомцы. Но Ишас любит приукрашивать, вот и сейчас наверняка нагнал туману.
— Я думаю, он от кого-то
— Ты ж мой герой! — только после сказанного Ида поняла, насколько неоднозначно это прозвучало в этот момент. Ухмылка Ишаса это только подтвердила. Но слава Создателю, он ничего не сказал и не отшутился в своей обычной манере.
— Ладно, мне пора! Выздоравливай давай и больше так не шути! — махнув рукой, Ишас развернулся и вышел из комнаты.
Ида слышала, как он попрощался с отцом, как тот сдержанно ответил и что-то пробормотал вслед. Ида еще пару минут простояла, прежде чем поняла, что все еще чувствует его теплое дыхание на своей щеке и держит прядь, мгновение назад заправленную за ухо рукой Ишаса.
***
На востоке золотилась заря. Еще не последняя. Мир обретал очертания после непроглядной ночи, сияние охватывало бескрайние поля колосящейся пшеницы, шепчущей тайны мироздания проносящемуся зефиру. Свет с каждой минутой становился ярче, словно стирал с лица земли всю грязь и злобу, словно мог проникнуть в самые отдаленные уголки мира, заползти во все норы и щели, окутывая своим теплом, омывая светом. Казалось, он может попасть в каждую душу и не оставит скверны в сердцах. Я чуть было не поверил. На секунду лишь позволил себе восхититься Твоим творением. Да, я тоже могу замечать красоту за этой завесой тьмы и тлена, смердящего гниющей плотью грешников. Если я вижу грязь, не значит, что не умею видеть красоту. Это ты слеп. Ты считаешь, что нет места в Твоем мире темноте, позабыв о балансе, а когда наконец удосуживаешься заметить эту Гармонию — пусть она для тебя и нарушение — ты решаешь все уничтожить. Снова. Когда на платье попадает капля грязи, его чистят, а не выбрасывают.
Глава 4. Возникновение (Ранее 6 Знакомство)
Покуда солнце яркое
Восходит на головой
И светит, озаряя взором
Глаз своих, то воспоминание
о сиянии былом,
не омрачится наказанием.
Свергнут он, однако же не сломлен
Дух его могучий.
Лишь сердце в скорби
Нагоняет в душу тучи.
Молитвы больше не возносит,
Сидит обида в нем занозой,
О мести мысли порождая.
И сияние зеленых глаз его
Тихо увядает.
— Ишас, отец отправил меня, ой, — запыхавшаяся Ида влетела в кузницу и замерла на пороге. В эту секунду перестало существовать все привычное и знакомое, мир будто остановился и все звуки из него исчезли. В нос ударил резкий запах тухлых яиц. Мир накренился, когда она увидела их. Ей казалось, что эти глаза пригвоздили ее к полу, заставили онеметь и каким-то непонятным образом выдавили весь воздух из легких. Еще секунда, и она задохнется. Эти глаза. И ничего, кроме них, лишь темный силуэт, перекрывающий сияние солнечных лучей, проникающих через окна и, отражаясь от поверхностей, ослепляющих белизной все вокруг. Все ярче и ярче. И темный силуэт, преградивший путь, ставший преградой, преломляющей лучи.