Infernum. Последняя заря

День, окрашенный в кроваво-алый. Стоны сотен голосов, разрывающие полночную тишину засыпающего города. Тонкий месяц содрогнулся на бесконечном небосводе, звезды погасли, пораженные человеческой жестокостьюи беспомощностью перед силой страха.

Одно предсказание.

Одно решение.

Бесконечное число разбитых сердец.

Топот ног, стук копыт, лязг металла, громкие голоса, отдающие приказы.

И беспощадный дождь, заглушающий крики убитых горем матерей. Дождь, смывающий кровь с мостовой.

В эту ночь дождевые потоки окрасились красным. Все произошло быстро. И так же быстро все затихло. Лишь изредка в разных уголках города раздавались всхлипы тех, кто еще не потерял рассудок от произошедшего.

И только сбившееся дыхание человека, его темный силуэт, тайком пробирающийся к выходу из города. Он бежал от дома к дому, от глухих фонарных столбов в темные углы. Лишь бы не заметили. Лишь бы не поймали. Он успеет. Он не даст свершиться этому зверству. Дождь ручьями стекал по его плащу. Лишь бы не услышали его грохочущее сердце.

Nihil humanum a me alienum puto[1]

На востоке алела заря. Последняя заря этого мира.

Сегодня все живое умрёт, погрузится в пучину небытия к истлевшим останкам других цивилизаций. Все смертны. Всё смертно. Всему приходит конец. И на руинах прошлого мира будет воздвигнут новый храм. Родятся новые последователи и спустятся на землю ангелы, дабы возвестить об очередном Конце. И будет существовать эта Жизнь до нового падения во мрак, когда души всех живых окрасятся в черное и кровь не успеет иссохнуть на их руках.

Из вечности в вечность все повторяется по кругу.

Повторялось. В этот раз цепь перерождений нарушена. Что-то… точнее кто-то не дает этому миру пасть в бездну. Этот кто-то удержит души виновных и искупит своей кровью их вину. Они будут жить. А я продолжу влачить свое наказание. За верность Слову, за стремление исполнить предназначение я был отлучен и низвергнут к ним, к этим жалким и ничтожным. Но я не ропщу, мне это на руку. В этот раз я довершу начатое. Отныне и до конца века я сам не вернусь на небеса, пока не сыграю свою роль, не исполню великий замысел — мир должен быть уничтожен моими руками.

Таков закон. Непреложный закон Жизни — всему когда-то должен прийти конец.

И я — вестник смерти.

Я — глашатай конца.

Я — Тьма.

Пусть Всемогущий Отец каждый раз пытается вернуть время вспять и остановить этот круг. Апологет свободы и защитник права выбора. Он, как всегда, сам не знает, чего именно желает. То ревностно хранит Свое Слово и с выверенной точностью измеряет отпущенный миру срок; то готов уничтожить все свои творения раньше времени из одной лишь обиды — они его ослушались; то готов снова дать им шанс. Заигравшийся безумец. Капризное дитя.

Я знаю, она — Его рук дело. Якобы мой шанс. Но я докажу, я покажу, что был прав — она также недостойна шанса. У людей нет свободы, как нет ни у кого из нас. Нет выбора. Тобой все уже решено. Но не в этот раз. Я докажу. И ты не посмеешь мне помешать, ведь ты отошел, ты не вмешиваешься — все в их воле. Ха-ха.

Когда она их предаст — а она их предаст, — все будет кончено, мир не переродится! Я вернусь победителем. А ты убедишься, что их души охотнее откажутся от света, нежели отвергнут мою тьму. И толку от того, что им дарована свобода выбора? Они всегда выбирают меня. Они всегда видят лишь то, что на поверхности.

[1] Ничто человеческое мне не чуждо (лат.)

— Отец, разреши мне отправиться на ярмарку Дня единения, прошу! — никогда еще Ида не умоляла так жалобно и скорбно, будто от этой ярмарки зависела ее жизнь. Ей не терпелось хоть раз в жизни увидеть горящие огни заморских театров. Она слышала о ярких нарядах, масках и блеске золота. Конечно, она и не смела надеяться, что отец ее отпустит, но надежда тихо тлела в ее сердце и подпитывала решительный настрой. Неужели он не ощущает этот трепет, что бьется в ее груди. Неужели он не видит, как это важно для нее. Ида так устала от его вечной опеки, а в последнее время ощущала себя привязанной, запертой. Ей словно не хватало воздуха, словно пространство вокруг неё сжималось, сдавливало.

— И чего тебе вдруг вздумалось на праздность людскую любоваться? Труд нас очищает и ведет к Спасению. Не следует об этом забывать. А эти скоморохи, кхе-кхе, сеют в душах праздность, а ты сама знаешь, чему лень способствует! А? — ответил Старый Пот, сжав губы в своей излюбленной манере и чуть сощурив в подозрении глаза. На его лице читалось лишь одно: «нечего тебе там делать без меня, мало ли что может произойти, и вообще не место это для юных порядочных девиц».

Ида не ждала другого ответа, знала ведь, что не получит согласия — будто в первый раз, — но попробовать стоило. Во всяком случае, так получить положительный ответ шансов больше, чем если не спросить. Она понимала отца, возможно, поэтому никогда ему не перечила. Он единственный, кто остался у нее, нет никого ближе и роднее. И он хочет для нее только добра, оберегает от напастей. От судьбы… Но нельзя же так провести всю жизнь.

— Да… там, — замялась и покраснела вдруг Ида, — там же приехали из самой Париссии, отец, представляешь? А из Аз-Карета привезли шелка и специи. Давно на Перекрестке трех дорог не устраивался праздник Единения. Говорят, последние годы праздник отменили из-за столкновений на границе. А к нам в деревню вообще никто никогда не приезжал, в последний раз только в детстве помню толпы людей на День Первой Звезды. Ну когда еще выдастся такой шанс! Они будут показывать представления на канатах, представляешь? Театр на канатах, — продолжала вздыхать Ида, вкладывая в интонацию все имеющееся воодушевление и надежду, на какие только была способна. — Я ненадолго, отец! Солнце не сядет за гору Рат, я буду уже дома. Ничего со мной не произойдет! Там же будут все наши деревенские, разве дадут в обиду?

— Не перечь! Я все сказал! Ты на так называемую ярмарку не пойдешь! Гнездо порока и греха! Ишь, втемяшила себе в голову. Там столько приезжих из других деревень, из само-о-о-ой Париссии и Аз-Карета, — передразнил он ее интонацию, — этих безбожников и огнепоклонников! Тьфу! Все, займись лучше делом. Ты дочитала «Ворох песков»?

— Оте-е-е-ец! Я уже не маленькая, чтобы ты так опекал! — Ида сделала вид, что не услышала про эту нуднейшую книгу, которую отец заставлял читать и заучивать. — Ты до конца жизни будешь держать меня на привязи? Мне и шагу ступить нельзя. Ничего делать без твоего одобрения нельзя! Решения самостоятельно принимать нельзя. А дышать можно? — Ида перевела дух, до конца не понимая, откуда вообще в ней появилось столько резкости. — Ида, читай это, Ида, туда не ходи, сюда ходи, Ида, делай как я сказал, Ида, я знаю, что лучше для тебя. Может, завтра ты мне и мужа выберешь?! — выпалила в сердцах Ида и сама же отшатнулась от такой дерзости. Прежде она подобное себе не позволяла, всегда была сдержана и послушна. И чего ей вдруг про мужа подумалось?