Infernum. Последняя заря
Шрифт:
— Не ожидал увидеть когда-либо тебя.
— И я рад нашей встрече, Мой Свет.
— Поздно вы спохватились, пророчество ваше под угрозой. Я думал, вы раньше объявитесь, — с усмешкой протянул Луйс, опираясь о стену и пытаясь сдвинуть с места застывшее в воздухе перо.
— А мы никуда и не исчезали. С чего ты решил, что мы не следили за происходящим?
— О-о, даже та-ак! Отцу небезразличен этот мир? Так почему же он не помешает или не ускорит все?
— Ты прекрасно знаешь, что он не вмешивается, всему свое время и свой путь.
Луйс не ответил.
— Зачем ты здесь?
— Хотел узнать о твоих планах, так как
— Я думал, решил узнать, как мое здоровье или какие планы на отпуск. А ты все о делах да о делах. Я ничего не добиваюсь, просто решил поиграть вашими игрушками. Забавная смертная выбрана на роль спасителя или губителя этого мира. Не перестаю удивляться вашим путям неисповедимым.
— А почему ты решил, что она — дитя пророчества? — в голосе послышалсь искреннее удивление и замешательство.
— Что? — Луйс резко оторвался от стены и сделал шаг в направлении голоса, который не обрел плоть, лишь шелест крыльев говорил о присутствии. Но тот отдалялся.
— Ответь мне! Не отворачивайся от меня, брат! Не смей поворачиваться ко мне спиной!
— Брат… Ты перестал быть мне братом, когда предал меня! Я любил тебя! Я бы отдал за тебя жизнь! Но нет! Ты своенравный капризный мальчишка! Предпочел поставить свои принципы выше семьи! Ты предал все, за что мы боролись! Все, на чем держалась наша семья!
— Семья? Послушай себя! Какая семья? Любовь семьи должна быть безусловной, а не только когда кто-то оправдывает чье-то доверие и подчиняется во всем. Семья должна спасать, семья должна помогать, семья должна быть опорой. Не это ли вы твердили в своих заповедях? Но почему-то сами, когда пришло время, решили отвергнуть все, во что заставляете верить других! Да я был с вами не согласен. И что?
— Не смей переворачивать все. Ты прекрасно знаешь, за что низвергнут! Не семья отказалась от тебя, это ты отказался от нее. Ты предпочел поставить свои интересы выше общих интересов. Знаешь, брат, твоя свобода заканчивается там, где начинается свобода остальных членов семьи. Или это работает только в одну сторону?
Лкйс только усмехнулся, а голос продолжил:
— И мне жаль, что за столько эпох ты так этого и не понял! Вы продолжаете грызться с отцом, ни ты ни он не готовы усмирить свою гордыню и просто поговорить друг с другом! Вы оба бесконечные идиоты и за эти свои слова я тоже могу стать опальным ангелом, но я устал играть роль посредника между вами. Соберитесь уже и решите свои вопросы.
— Какие вопросы? У меня к нему нет ни единого вопроса. Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое. Занимайтесь своим миром как хотите, стирайте и восстанавливайте, наказывайте и поощряйте, упивайтесь их поклонением и обрушивайте гнев за непослушание, я не хочу больше принимать в этом участие. Неужели ты не видишь, что это не я пал, это он сделал меня вселенским злом, чтобы на фоне выглядеть величественнее и сильнее? Неужели ты не видишь, чем больше меня наделяют чертами зла, чем непобедимее считают меня, тем сильнее выглядит он, каждый раз побеждая меня, такое первородное могущественное зло. Неужели ты не видишь, брат? Я нужен ему такой, порочный искуситель, от которого спасет только вера в Него.
— Ты переходишь все границы! Остерегись. Ты слишком долго томился в своей ненависти и она прожгла тебя насквозь. Отец милостив, и он был готов простить тебя бессчетное количество раз. Тебе надо было лишь попросить прощения. Он бы простил тебя, как прощает смертных.
Луйс не сдержался, и его смех сотряс землю.
— Как же ты неимоверно глуп, если веришь в это. Он не прощает ни смертных, ни кого-либо еще. Если бы он прощал смертных, мы бы не наблюдали падение цивилизаций, не были бы свидетелями сотни казней, насылаемых за непослушание. Ох, брат, ты слеп в своей преданности и любви.
— Любовь должна быть слепа.
— Так ты еще и глуп!
— Попридержи свой ядовитый язык!
— Иначе что? Ты не можешь убить меня, и низвергнуть повторно — тоже. Ты не осквернишь свою душу грехом братоубийства.
— Ты забыл или не хочешь признавать, что ты стал называть грехом любую ошибку. А ведь грех — он один, и это предательство. Но твоя ненасытность, твоя жадность не позволила довольствоваться душами лишь предателей, поэтому ты постепенно стал называть грехом все: от танцев до ругательств. Твои последователи разнесли и распространили эту идею. Грешниками стали называть даже детей, которых умерли, не успев получить Знание. Грешниками становился любой, кто смел соврать или украсть и не важны были причины и помыслы.
— Ты оправдываешь воров и прелюбодеев?
— Нет, но это не грех. Это ошибки, свойственные каждому. И в этом и заключается свобода выбора человека, в которую ты не веришь. Они вольны совершать любые действия, если готовы нести ответственность за свои поступки. Искупление, брат, и покаяние. Отец дал им всё для того, чтобы они жили свободно.
— Поэтому когда они грешат, он насылает на них свою кару и наказывает.
— Наказание. Брат, ты так же, как и смертные, забыл о значении этого слова. Удивительное явление человеческий язык, не находишь?
— Хочешь поговорить со мной о языке? Ты серьезно?
— Почему нет? Мне иногда кажется, что язык живой. Он растет, развивается, меняется. Как иначе назвать то, что сейчас “наказание” утратило свое первоначальное значение. Это не кара, это урок, поучение, наказ! Отец учит их, воспитывает и напоминает о том, что всегда нужно нести ответственность за свои поступки.
— Конечно, воспитатель всех эпох, который ушел и оставил их.
— А как еще должен поступить родитель? Он их вырастил, дал все необходимое и отпустил. Они могут прийти к нему за советом, они могут попросить что угодно, они могут извиниться, но решать за них последствия их же поступков он не должен. Он больше не несет за них ответственность. Они свободные, брат, сво-бод-ны-е.
— Хочешь сказать, что она была свободна в своем выборе? Его ей навязали! Она бы не стала той, кем была, если б ее не заточили.
— Ее воспитывали там же, где рос этот малец. И у нее было гораздо больше свободы, нежели у него. Он потерял намного больше, чем она. И у нее был выбор последовать за твоими сладкими речами или продолжить верить в то, чему ее учили. А он выбрал жизнь. Он несмотря на то, что его предали, потерял мать и никогда ее не знал, не видел никогда любви отца, его предала единственная, которую он любил, но он все равно выбрал мир, он не потерял веру в отца и в добро. Он готов пожертвовать собой не только ради нее, но и ради всего человечества, даже не зная об этом. И на таких держится мир. Ты можешь сколько угодно пытаться доказать, что у людей нет свободы выбора и они все грешны по своей натуре и не достойны любви, но задумайся о том, не о себе ли ты говоришь, не по себе ли судишь?