Информация
Шрифт:
– Делаю сайт. Знаешь, сайт такой – «Православие. ру».
– Пока нет. Сегодня вечером, надеюсь, узнаю.
Как-то не очень вольно наша беседа текла. Не так, как час назад в клубе. Ангелина стояла посреди комнаты и, видимо, не знала, как себя вести. Я мялся напротив нее, не решаясь сесть, пока она на ногах. «Зачем она меня сюда привела?…» Увидел, что за окном есть балкон.
– Можно выйти? Никогда не видел Москву с двадцатого этажа.
– Конечно, занавеску отодвинь только. И ручку вправо.
Я шагнул на балкон. Было просторно – только небо и
– Страшно? – встретила меня усмешкой Ангелина.
– Еще как! Я бы не смог так высоко жить.
– Поселили бы – смог.
Бабушка принесла поднос с чаем и печеньем.
Я не удержался и ляпнул, кивнув на портрет:
– Красиво вашу внучку нарисовали.
– Да, – поддержала Надежда Васильевна, – я тоже ча-асто любуюсь.
Ангелина вдруг аж затряслась, но ответила, видимо, как могла спокойно:
– Бабушка, ты же знаешь – это Софья Перовская. Я не виновата, что похожа на нее.
– Никитка кого бы ни рисовал, все на тебя похожи становятся…
– Ладно, спасибо большое за чай, – перебила Ангелина. – Нам нужно поговорить.
– Говорите-говорите. У меня там фильм. – И старушка ушла.
Хотелось спросить, кто такой «Никитка», но я уже понял, что некоторых тем лучше не касаться. Сидел, втягивал в себя кипяток губами. Искал, о чем бы заговорить. Нашел:
– А как ты к Вейнингеру относишься? Знаешь, был такой философ в начале двадцатого века…
– Знаю, конечно. У нас весь факультет им переболел.
– Почему – переболел?
– Ну а что, вечно с его идеями носиться? «Пол и характер» можно считать гениальным произведением. Оно вполне способно разрушить все те стереотипы, какими накачивают человека с рождения. Но этим Вейнингер и вреден.
– Почему же? По-моему, задача философии – освобождать человека от ложного.
– А кто знает, что такое ложное, а что не ложное? Если люди поколение за поколением принимают в себя это, так сказать, ложное, эти мешающие стереотипы, то значит, они необходимы. Они спасают человечество от самоуничтожения. – В голосе Ангелины появились те же нотки, какие были в музее Маяковского. – Если бы все всё поняли и освободились, мы бы погибли. Вейнингер сделал очень много для углубления декаданса. И, наверное, осознав это, себя убил. Он мог бы дожить, кстати, до нацизма. Вот бы поразился, что на его учение ссылаются, отправляя евреев в газовые камеры. А может быть, наоборот – стал бы членом СС… Впрочем, – поморщилась она, – я пытаюсь избавиться от тех знаний, какие получила в университете.
– Почему? – опять спросил я.
– Это очень мешает, когда пишешь прозу. Недаром Лев Толстой считал философию самой вредной наукой.
– Да Толстой сам такую философию создал!
– Потому что писал прозу…
В общем, мы снова разговорились, и снова в тот момент, когда между нами побежали токи большего, чем взаимный интерес и симпатия, Ангелина объявила, что, к сожалению, у нее дела. Срочные и неотложные.
Пришлось
Уже на площадке она сказала:
– Все-таки подумай о журнале. Это очень полезная и в перспективе выгодная даже в финансовом плане идея.
– Да, обязательно подумаю. – И, видимо, под настроение мелькнула уверенная, яркая мысль: «Открыть журнал, заняться с ней общим делом…» – Конечно, Ангелина!
Лифт медленно полз откуда-то с самого низа, а она продолжала подавливать:
– У меня есть знакомые в Агентстве по печати, можно грант получить. С регистрацией устроим… А материалов – масса.
– Да-да, конечно, – кивал я, загипнотизированный ее уверенностью. – Это очень интересно… Надо… Да! – вспомнил о главном: – Слушай, давай телефонами обменяемся, электронкой.
Обменялись.
Я был ошарашен столь быстрым развитием отношений. Первая встреча – знакомство совершенно ничего не знавших друг о друге людей, вторая – уже многообещающие взгляды, приглашение домой на чай, что большая редкость для москвичей (можно годами близко общаться с человеком, но ни разу не увидеть, где и как он живет)…
Все воскресенье я боролся с желанием позвонить Ангелине и предложить провести вместе день. Открывал «адресную книгу», находил номер ее телефона, но нажать на кнопку вызова так и не решился. Навязчивость могла разрушить намечающуюся близость… Нужно сделать небольшую паузу.
А потом завертелась рабочая неделя, встречи, переговоры, мотание с кассетами от заказчиков к телевизионщикам… Конечно, каждый вечер я боролся с желанием услышать ее голос и останавливал себя: «А что предложить? Пригласить в кино? Хе-хе… Или в ресторан?… Не то…»
Дождался пятницы и тогда уж с рабочего компьютера написал Ангелине на имейл письмишко – как она отнесется к тому, чтобы субботу нам провести вместе, покататься на машине, посидеть в ресторанчике? Типа того… Потом каждые пятнадцать минут заглядывал в «ящик» – ответа не было. Понимал, что она вполне могла быть не за компьютером, но ее молчание убивало и выматывало. Руслан даже внимание обратил:
– Что, проблемы?
– Да нет, – хмурясь в экран, сказал я. – Комп что-то подвисает.
– Ой, не дай бог вирус! – с готовностью испугалась Оксана. – Может ведь всю локалку заразить!
– Нет-нет, – пришлось успокаивать. – Просто у меня слишком много файлов открыто. Нормально все.
В шесть тридцать пять вышел на улицу. Был не жаркий, хороший вечер. Какой-то торжественный, и эту торжественность не могла нарушить даже сумасшедшая московская суета – спешащие к метро толпы, чуть ли не дерущиеся на Тверской автомобили.
Я стоял рядом с дверью нашего агентства, смотрел на суету, и губы сами собой растягивались в сочувственную, понимающую улыбку; садиться в «Селику» не хотелось, тянуло пойти пешком куда-нибудь по уже опустевшим переулкам к центру, постоять на Красной площади, посидеть под тентом-зонтом на Манежке, выпить бокал пива…