Информаторы
Шрифт:
— Я бы, наверное, чего-нибудь схавал, — говорю я. — А то, боюсь, крышей поеду.
Дирк перематывает фильм, и мы смотрим снова. Но сосредоточиться я не могу. Шон Пенн все буйствует и буйствует, а я все голоднее, но молчу, потом фильм заканчивается, и Дирк переключает на «Эйч-Би-О», там «Плохие мальчишки», и мы снова их смотрим, курим еще анаши, и наконец я вынужден встать и пройтись по комнате.
— Марша — с одним из «Пляжных мальчиков», — говорит Дирк. — Мне Уолтер звонил.
— Ага, — отвечаю я. — Я вчера с Мирандой в «Плюще» ужинал. Дошло?
— Зашибись. Дошло. — Он пожимает плечами. — Я с Маршей не общался после… — Он умолкает, мнется,
Теперь о Родерике никто особо не говорит. В прошлом году Марша и Дик должны были ужинать с Родериком в «Chinois», а когда заехали за ним в Брентвуд, нашли на дне пустого бассейна деревянный кол (вообще-то грубо обтесанную бейсбольную биту «Уилсон-5»), забитый в бетон возле стока, весь ободранный (Родерик так гордился длинными наманикюренными когтями), а в углу — кучки пыли, черно-серого песка и пепла. Марша и Дирк взяли кол, намазанный чесночным порошком «Лори», сожгли в пустом Родериковом доме, и больше Родерика никто не видел.
— Прости, мужик, — говорит Дирк. — Я с перепугу чуть не обмочился.
— Ай да ладно, отец, не будем об этом, — говорю я. — Да ладно.
— Точняк, профессор. — Дирк изображает Кота Феликса [87] , нацепляет «уэйфэреры» и улыбается.
Теперь я в темноте брожу по комнате, в телевизоре кто-то орет, я продвигаюсь к двери, запах пряный, очень сочный, и я снова глубоко вдыхаю — еще он сладкий и определенно мужской. Я надеюсь, мне предложат, но не хочу быть пиявкой. Я прислоняюсь к стене, Дирк рассказывает про воровство пинт из «Кедров», а я подхожу к двери, перешагиваю через пропитанное кровью полотенце, пытаюсь открыть, будто случайно.
87
Герой многочисленных комиксов и мультфильмов «Пэт Салливан Студио» (с 1919 г.), придуманный и нарисованный Отто Мессмером.
— Не открывай, отец. — Тихо скрежещет Дирк, все еще в очках. — Не ходи туда.
Я весьма поспешно отдергиваю руку, сую в карман, притворяюсь, будто заглядывать и не собирался, насвистываю привязавшуюся песню Билли Айдола.
— Я туда и не собирался. Остынь.
Он медленно кивает, снимает сомбреро, переключает канал, потом опять на «Плохих мальчишек». Вздыхает, щелчком скидывает что-то с ковбойского сапога.
— Он еще не умер.
— Нет-нет, отец, я понял, — говорю я. — Расслабься.
Я спускаюсь вниз, приношу нам еще пива, мы курим анашу, рассказываем анекдоты — один про коалу, другой про негров, третий про авиакатастрофу, — потом досматриваем фильм, толком ничего не говоря, с длинными паузами между предложениями, между словами даже, бегут титры, Дирк снимает очки, опять надевает, я обкурен. Он смотрит на меня и говорит:
— А Элли Шиди ничего себе, когда покалечена, — и тут снаружи ритуально накатывает гроза.
Я тусуюсь в «Фазах» в Студио-Сити, поздновато, со мной девчонка с длинными светлыми волосами, лет, наверное, двадцати, я сначала видел, как она с каким-то болваном танцевала под «Материальную девушку» [88] , ей скучно, она теперь со мной, и мне скучно, хочется свалить, мы допиваем, идем к моей машине, садимся, и я типа пьян, радио не включаю, в машине тишина, девчонка опускает стекло, а на Вентуре ни души, так что все равно тишина, не считая кондиционера, она ни слова не говорит насчет того, какая у меня прелестная машина, и наконец я, бессмысленно опуская крышу, дабы ее поразить, уже недалеко от Энсино, спрашиваю эту суку:
88
Песня Питера Брауна и Роберта Рэнса, вошедшая в альбом Мадонны «Как девица» (1984).
— Сколько эфиопов можно запихнуть в «фольксваген»? — Вытаскиваю из пиджака «Мальборо», давлю на прикуриватель, улыбаюсь про себя.
— Всех, — отвечает она.
Я сворачиваю к обочине, шины визжат, я глушу мотор. Сижу жду. Радио почему-то включено, какая-то песня, но я не знаю, что за песня, и прикуриватель выскакивает. Рука у меня трясется, я смотрю на девчонку, откидываюсь назад, в пальцах сигарета. По-моему, она спрашивает, что происходит, но я ее даже не слышу, пытаюсь собраться, выруливаю было на Вентуру, но снова торможу, смотрю на девчонку, и она скучающе спрашивает, чем это мы занимаемся, а я все смотрю, потом очень медленно, еще держа сигарету, вставляю прикуриватель, жду, пока нагреется, давлю на него, закуриваю, выдыхаю дым, все разглядываю девчонку, отодвинувшись, а потом очень тихо, подозрительно, может, чуть смущенно спрашиваю:
— Ладно, — глубоко вдыхаю, — сколько эфиопов можно запихнуть в «фольксваген»? — Пока не ответит, не выдохну. Смотрю, как из ниоткуда появляется перекати-поле, слышу, как оно задевает бампер «порша».
— Я же сказала — всех, — отвечает она. — Мы к тебе едем или типа что?
Я откидываюсь назад, затягиваюсь, спрашиваю:
— Сколько тебе лет?
— Двадцать.
— Да нет, по правде. Ну же? Мы тут вдвоем. Больше никого. Я не легавый. Скажи правду. За правду ничего не будет.
Она задумывает, потом спрашивает:
— Ты мне грамм дашь?
— Полграмма.
Она закуривает косяк, который я принимаю за сигарету, выдувает дым в крышу и говорит:
— Ладно. Четырнадцать. Четырнадцать мне. Переживешь? Блин. — Протягивает мне косяк.
— Нетушки, — отвечаю я и косяк не беру.
Она пожимает плечами.
— Даушки, — и затягивается.
— Нетушки, — повторяю я.
— Даушки. Мне четырнадцать. У меня была батмицва в отеле «Беверли-Хиллз», просто жуть с ружьем, а в октябре мне будет пятнадцать. — Она задерживает дыхание, потом выдувает дым.
— Как же ты в клуб попала?
— Карточка поддельная. — Она лезет в сумку.
— Это что же получается, я перепутал «Привет, Китти» с Луи Вуаттоном? — громко шепчу я, хватая и нюхая сумочку.
Девчонка показывает поддельную карточку.
— Похоже на то, гений.
— Откуда мне знать, что она поддельная? — спрашиваю я. — Откуда мне знать — может, ты дразнишься?
— Посмотри внимательнее. Ага, я двадцать лет назад родилась, в шестьдесят четвертом, угу, конечно, — хмыкает она. — Тю.
Я возвращаю ей карточку. Потом завожу машину и, все так же глядя на девчонку, выезжаю на бульвар Вентура и еду во тьму Энсино.
— Всех, — содрогаюсь я. — О как.
— А мой грамм где? — спрашивает она, а потом: — Ой, смотри, у «Робинсона» распродажа.
Я закуриваю вторую сигарету.
— Я обычно не курю, — сообщаю я. — Но ты со мной что-то странное делаешь.
— Вот и не кури. — Она зевает. — Эти штуки тебя прикончат. По крайней мере, так говорила моя чудовищная мамаша.
— Она от сигарет умерла? — спрашиваю я.