Инкогнито грешницы, или Небесное правосудие
Шрифт:
Георгий внимательно посмотрел ей в глаза:
– Могу доказать, конечно, что будет иначе – но к чему? Смысл мериться силой воли? Или тебе непременно нужно быть первой и правой?
«О, а вот это уже Хохла напоминает – мол, я тебе на раз докажу, что круче, но да ладно, думай, что мне просто лень».
– Жора, не надо, – попросила она, опустив глаза, чтобы не выдать себя – едва сдерживалась от смеха.
– Прекрасно. Тогда, может, кофе? Ты ведь не торопишься? – поддел он.
– Я не тороплюсь. А еще ты обещал саксофон.
– Обещал – значит, будет.
Он вышел, а Марина вернулась на диван. Атмосфера этой квартиры почему-то оказалась ей близка, хотя обычно Коваль настороженно относилась к чужим жилищам. У нее всегда возникало ощущение, что она невольно становится свидетельницей чужой жизни,
– Знаешь, дорогая, а в моей квартире кто-то был, – вдруг возник на пороге Георгий, и его слова заставили Марину вздрогнуть:
– Почему ты так решил?
– Потому что кое-какие предметы сдвинуты со своих мест. Я не был дома довольно долго, у того, кто сюда входил, имелось время на тщательный неспешный обыск. Я не ночевал здесь несколько ночей и сейчас впервые заехал.
Марина внимательно смотрела в глаза мужчины и не могла понять, что именно ее сейчас так беспокоит. Но ощущение какой-то недоговоренности ее не покидало.
– Жора… а ведь ты скрываешь от меня что-то, – проговорила она, наблюдая за реакцией.
Только на секунду, всего на короткий миг его глаза стали другими – не испуганными, нет, скорее удивленными, но тут же приняли обычное выражение.
– Я? Мне нечего скрывать. Я ни единого факта из своей жизни от тебя не утаил. Был честен, как с прокурором, – усмехнувшись, ответил Георгий.
– Тогда кому мог понадобиться обыск в твоей квартире? И что конкретно у тебя можно искать?
Он только плечами пожал, но глаза опять как-то не очень хорошо блеснули. Георгий подошел к футляру с саксофоном, вынул инструмент, зачем-то пробежался пальцами по подкладке футляра.
– Давай я сначала поиграю. Нужно успокоить нервы, а музыка делает это как нельзя лучше.
«А с чего бы тебе так нервничать, дорогой? – подумала Коваль, которую по-прежнему не оставляло неприятное ощущение недосказанности. – Ладно, сделаю вид, что проглотила».
Звуки музыки заставили ее отвлечься от раздумий. Никогда прежде Марина не слышала саксофон вот так близко, в двух шагах буквально, и никогда не думала, что музыка способна настолько сильно трогать ее душу. Она не считала себя любителем этого вида искусства, особенно это относилось к классике и симфонической музыке, а сейчас почему-то звуки саксофона были приятны и совершенно созвучны тому, что творилось у нее в душе. Марина вдруг подумала о Хохле – она впервые за долгие годы изменила ему, и теперь даже не берется предсказать, какой будет его реакция. Внутренне она была готова к тому, что подобного Женька ей не простит и уйдет. Была готова – и боялась этого. Она просто не знала, как будет жить дальше, если рядом не будет Хохла. Она не умела жить без него, и, даже выгоняя порой его из дома, всегда верила, что он не взбрыкнет и не уйдет насовсем, а вернется чуть погодя. Сейчас все было иначе. Был вот этот человек с саксофоном, блаженно закрывший глаза и извлекающий из своего инструмента такие звуки, от которых разрывалась душа. И Марина чувствовала, как неудержимо ее тянет к нему. Тянет – и это странно. Никогда прежде Коваль не испытывала такого ни к одному из своих любовников. Это чувство смог внушить ей только Малыш и – отчасти – Хохол. А сейчас она смотрела на Георгия и терзалась от желания встать, подойти, заставить замолчать саксофон, ощутить руки, его сжимавшие, на своей груди. Захотелось стонать в его объятиях, плакать, умолять. И это новое ощущение все сильнее захватывало ее, пугая и интересуя одновременно.
Марина даже не услышала, как умолк инструмент и Георгий бережно убрал его в футляр. Он смотрел на нее чуть удивленно.
– У тебя такое прекрасное лицо…
«Видел бы ты, каким оно было раньше», – едва не вырвалось у нее, но Марина вовремя прикусила язык.
– Поцелуй меня, – попросила она.
– Ну, так встань и подойди ко мне, – спокойно отозвался он, не двигаясь с места.
Марина какое-то время сверлила его взглядом, однако Георгий, отойдя к окну, приоткрыл форточку и закурил, и она поняла, что проиграла. Если хочет поцелуя – придется встать и подойти, по-другому
– Ты доволен?
Он развернулся к ней лицом, положил обе ее руки себе на грудь.
– А ты?
Марина улыбнулась:
– Жора, скажи, тебе нравится так себя вести, да? Ты уже совершенно забыл, чем должен был заниматься изначально. Ты никакой не телохранитель. И на профессионала не тянешь, прости.
– Меня не интересуют твои мысли по поводу моего профессионализма. Мне даже все равно, что ты потом об этом расскажешь Геннадию Аркадьевичу. Зато я отлично знаю: о том, что произойдет сейчас, ты не расскажешь никому… – прошептал он ей на ухо, и Коваль почувствовала бегущие по спине мурашки от сладкого предчувствия.
– Пожалуй, в этом ты куда больший профи…
Через час они курили в его постели, и голова Георгия лежала на Маринином животе, а их свободные руки были переплетены. Коваль затягивалась дымом и улыбалась.
– Жора, а ведь я замужем, ты знал?
– А мне все равно, – спокойно отозвался он, поглаживая большим пальцем ее запястье.
– То есть?
– А вот так. Ты ведь не только что замуж вышла, так? Ты была замужем до того, как познакомилась со мной, как легла со мной в постель. Так чего ты хотела добиться от меня сейчас своим вопросом?
– Наверное, ничего, – она пожала плечами и добавила: – В принципе, для меня это никогда не играло особой роли.
– Тогда давай не будем говорить об этом. На сегодня еще есть планы?
– Да, на вторую половину дня.
Георгий мельком взглянул на квадратные настенные часы – они показывали половину двенадцатого.
– Можем немного поспать.
– Ты спи, а я что-то не могу – перенервничала, видимо.
– Тогда не уходи, просто полежи со мной, а я немного подремлю.
Он перевернулся на живот, сунул Маринину руку себе под щеку и закрыл глаза. Коваль устроилась рядом с ним на боку, свободной рукой погладила его обнаженное холодное плечо и притихла, давая Георгию возможность уснуть. Когда же его дыхание выровнялось и стало спокойным и глубоким, она осторожно вытащила руку из-под его головы, укрылась одеялом и, уставившись в потолок, снова принялась думать о том, что произошло в последние дни. Никак не шла из головы мысль о странном обыске в квартире Георгия. Марина была склонна верить ему, хотя и не могла понять, где же тогда он ночевал сегодня. Решив: ее это не касается, снова вернулась к его словам: в квартире кто-то был. Что можно искать там, где живет рядовой телохранитель мэра, тем более – бывший? Какие тайны он мог хранить? И главное – кому, ну, кому это могло быть нужно? И не связано ли это с неведомым снайпером, охотившимся на Ветку? Вопросов снова получалось больше, чем ответов на них. Хотелось курить, но Марина боялась потревожить сон Георгия, а потому заставляла себя терпеть и не вставать. Вглядываясь в его безмятежное во сне лицо, она думала: «Что же все-таки ты скрываешь от меня? Что такого ты узнал о Бесе, что теперь за тобой охотятся, как и за Веткой? И почему искали в квартире? Значит, это не информация, это некое вещественное подтверждение чего-то… Нечто такое, что можно взять в руки. Но что, что?!»
Мысли мешали, от них хотелось избавиться, но это возможно было сделать только одним способом – все прояснить. Марина не вытерпела, осторожно выбралась из-под одеяла и, накинув на себя валявшийся рядом с кроватью свитер Георгия, на цыпочках вышла из спальни. Стараясь не шуметь, она прошла в гостиную и осмотрелась. Ей почему-то казалось: искомая вещь находится в этой комнате. «Черт, как жаль, что я не Ветка, – с досадой подумала она, – как бы все было просто!»
Марина прошлась по комнате, не понимая, что именно хочет здесь найти. У нее даже приблизительно не было идеи, как должно выглядеть то, за чем охотится неизвестный. Походив по комнате, она осознала тщетность своих попыток и вернулась в спальню, юркнула под одеяло прямо в свитере. Разгоряченное сном и теплом постели тело Георгия вызвало у нее прилив желания, но Коваль справилась с собой и ограничилась только легкими прикосновениями губ к плечу. Однако и этого было достаточно, чтобы он проснулся и притянул ее к себе.