Инквизиция
Шрифт:
В первый раз я испугался по-настоящему.
– Возможно, теперь ты узнаешь меня, Катан? Тебе знакомо это лицо? Это лицо единственного законного коронованного императора Аквасильвы. Это со мной ты говорил, это передо мной ты стоишь на коленях – первым из многих в этом мире, которых тебе следует бояться. Ты снова увидишь моего агента, когда снова увидишь меня.
Нас ждут времена, когда ты очень захочешь снова оказаться здесь, Катан. Если ты проживешь достаточно долго, наши пути вновь пересекутся. Ты в ужасе от Сферы, но теперь у тебя появился гораздо больший повод для страха. Однажды ты явишься
Сейчас я дам тебе отсрочку. Но помни, я знаю, что ты существуешь, и я всегда буду с тобой. Куда бы ты ни поехал, где бы ты ни пытался спрятаться, кто-то тебя найдет. Возможно, я, возможно, инквизитор. Постарайся не забыть.
Его образ затуманился, и передо мной опять возник чужеземный агент. Не говоря больше ни слова, он вышел в коридор и закрыл за собой дверь.
Это было невозможно.
Но это произошло. Как бы он это ни сделал, это была не иллюзия. Теперь я знал, хоть это слабо утешало, что это был не просто какой-то незнакомец, способный управлять мной так умело.
Это был император Оросий.
Глава 7
После ухода Оросия я доковылял до своего стула и долго сидел, не шевелясь. Когда шаги агента замерли вдали, в библиотеке стало тихо, только откуда-то из глубины здания доносился слабый немелодичный свист. Какой-то ученик скучал за работой, совершенно не ведая о том, кто только что был в этой комнате. Вернее, чье ПРИСУТСТВИЕ здесь было.
Предполагается, что это невозможно – то, что сделал император всего минуту назад. Многое невозможно, если верить магам, которые меня учили. В том числе соединение умов и воздействие на шторма.
Однако в этом городе – и, вероятно, в остальном мире – были люди, которые никогда не слышали об этих правилах. И были такие, для кого, если верить рассказам, никакие правила не имели значения. Первым среди них был человек, с которым я только что разговаривал, если «разговаривал» – это правильное слово.
Еретический совет в своей ревностной заботе был прав в одном. Сохранить анонимность гораздо труднее, чем мы себе представляли. По крайней мере для нас троих. Возможно, без осложнений с императором проблемы бы не было. Но, как известно, некоторые вещи уходят корнями в семьи, и магия – одна из них.
Я уставился на книгу на столе, стараясь не поддаваться панике. Когда еще такое бывало, чтобы все шло наперекосяк? Два дня в Рал Тамаре, а мы уже столкнулись со Сферой и императором. Говорят, неприятности ходят по трое, и мне не хотелось думать, кого еще мы могли бы здесь встретить.
Отчет о плаваниях «Откровения» лежал там, где положил его агент императора, открытый недалеко от того места, где я читал; страницы перевернулись сами по себе. Пытаясь отвлечься, я снова взял книгу и вяло перелистал к тому месту, на котором остановился, но это не помогло. Через минуту я поймал себя на том, что снова гляжу в пространство и думаю о словах Оросия.
Глупо предполагать, что император не уловит связь между «Откровением» и «Эоном». Вероятно, он знает об «Эоне» больше, чем любой из ныне живущих людей. Кроме Танаиса, но сможем ли мы его найти вовремя? Оросий не захочет, чтобы кто-нибудь другой завладел «Эоном». Слишком опасно для человека, который стремится господствовать на море. Фетийское военно-морское превосходство ушло в прошлое вместе со многими славными достижениями Империи, ныне утраченными, но Оросий просто бредил его возрождением.
Потом, с запозданием, я понял еще одну вещь. Которая озадачила и обеспокоила меня в равной мере.
Однажды ты явишься к моему двору и встанешь на колени передо мной лично.
Нет, на самом деле я понял две вещи. Одна была лишь предполагаемой, другая – вопиюще очевидной, и этой последней я все время боялся. Оросий играючи мог управлять мной, и если агент не был магом, то император им несомненно был. Не составило бы никакого труда отвести меня обратно к посольству и переправить на корабле в Селерианский Эластр. Только психомаг мог бы использовать магию, чтобы сделать это, но имелись другие, более изощренные способы.
Однако один пункт выделялся, как бы я его ни толковал.
Император меня отпустил. Я все еще был здесь, потому что он так решил, потому что он пока не хотел возвращать меня в столицу.
Чтобы осознать вторую вещь, более тонкую, мне потребовалось гораздо больше времени. По какой-то причине моя поездка туда была важна. Почему? Почему Оросий хотел видеть меня в Селерианском Эластре? Какова бы ни была причина, он решил, что это может подождать. Но я уже начал догадываться, в чем дело. Эта мысль таилась у меня в подсознании с тех пор, как я оставил Лепидор.
«Наша фетийская система правления – источник недоумения для остального мира, – писал иерарх Кэросий больше двухсот лет назад. – Тогда как другие государства могут называться республиками или монархиями, мы – ни то, ни другое, или нечто среднее. Хуасский делегат в Ассамблее однажды сравнил ее с осьминогом, существом, чьи конечности трудно сосчитать, и на вид они слишком многочисленны для того, что им нужно делать. Думаю, это лучшая аналогия, что мне доводилось слышать, хотя один человек однажды предложил мне изменить ее на двухголового осьминога. Не знаю, льстил он или шутил, и, боюсь, у меня никогда не будет возможности спросить. Прелесть этой системы, на мой взгляд, в том, что любой человек, пытающийся захватить власть, так запутается, пока будет расправляться с каждой частью, что в конце концов просто сдастся. Я сам пару раз жалел, что не могу сделать того же.»
Даже Палатина в своем импровизированном инструктаже в Лепидоре многое пропустила, лишь вскользь упоминая Ассамблею и императора. При всей его власти положение Оросия всегда было шатким, что он, очевидно, хотел изменить. И самой поразительной особенности фетийской системы, самой большой узды на императорской власти не существовало больше двух веков. Не было ни иерарха, ни имперского Священного Ордена со времен Кэросия.
Я все больше ощущал необходимость поговорить с Танаисом, но сомневался, что найду его. Я только надеялся, что мы достаточно для него важны, чтобы Танаис сам предпринял активные поиски. Кажется, Палатина была его протеже, и два месяца назад в Лепидоре маршал говорил, что ему о многом нужно нам рассказать.