"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
Трактирщик, явно не ожидавший такого развития событий, опешил, стоял, разинув рот, потом молча и аккуратно поставил кувшин на край стола и произнес:
— А на вид такие приличные монахи были.
И ушел.
— Фолькоф, неужто ты испугался, — храбрился Роха, — хочешь — я попробую это вино первым?
— Еган, — сказал кавалер, — отнеси вино в мои покои.
Еган пошел наверх и вскоре вернулся. А за ним шла Агнес, она бесцеремонно отодвинула брата Ипполита, что сидел рядом с Волковым, и втиснула свой худой
— Монахи убить вас желают, не от злобы, а помешать вам хотят. Сами монахи не хотят, а один монах, что в дорогих туфлях, ждет вашей смерти. Стекло сказало.
Волков никаких вопросов ей больше не задал, только кивнул в ответ, погладил ее по волосам и спросил:
— Есть будешь?
— Нет, спать пойду. Устала. И глаза болят.
— Ступай, спасибо тебе.
— Вам спасибо, господин, — отвечала Агнес, вставая.
Она ушла, а кавалер обозвал себя за то, что не смог, не додумался пригласить на пир тех рыцарей, что был и на его посвящении, и, встав, закончил праздник:
— Хватит, у всех на завтра дела есть, идите спать. Трактирщик еду, что не доели, собери, доедим завтра.
И все засобирались. А Роха стал прятать за пазуху сыр и колбасу, кавалеру было не жалко.
Он вдруг понял, что все эти люди, зовущие его господином, ему не ровня, даже Роха, с этой колбасой за пазухой, больше не ровня. Он еще раз обругал себя за то, что ума не хватило, или не смог пригласить рыцарей с церемонии.
Все расходились, а он вышел на улицу, и увидал, как в сумерках, юный пекарь за углом трактира обнимает Брунхильду, что-то шепчет ей.
Ни секунды не размышляя, он подошел к ним и, схватив девушку за руку, потянул за собой, а опешившему пекарю он сказал:
— Сегодня моя очередь.
Пекарь выразить не смел, только вздохнул в ответ и пошел восвояси. А вот Брунхильда возражала от души, ругалась, но кавалер ее не слушал, тащил за руку в покои, как пришли, выгнал оттуда монаха, Сыча и Егана, те пошли спать в покои к Агнес.
— Что ты бесишься, дура, — ласково говорил он Брунхильде, когда они остались наедине.
— А то, что не жена я вам, ясно? — злилась девица. — И нечего меня как овцу пользовать.
— А пекарю, значит можно?
— А может, он мне люб.
— А я значит, нет?
— А вы значит, нет. Иной раз противны, аж выворачивает, — бесилась девица.
— По-твоему, пекарь лучше рыцаря?
— А может и лучше, раз пекарь любит.
— А я тоже может, люблю, — он чуть не силой усадил ее на кровать, держал ее руки в своих.
— Ой, что ж вы врете, — девушка попыталась вырваться, — врут и не краснеют даже.
— Ну что ты, бешеная, — он не выпустил, поцеловал ее в шею, — ты хоть раз проводила ночь с рыцарем, пекарей-то у тебя будет хоть сотня. Только подмигни.
— Ой, прям важность какая, — отвечала Брунхильда, но уже не так рьяно, — я рыцарей поманю, и тоже сотня будет.
— Да, — согласился кавалер и потянул подол платья вверх по стройной ноге. — Тут я с тобой не спорю, ты прекрасна. Самая красивая.
— Ой, прям так и прекрасна без зуба, — недоверчиво говорила девушка, но руку кавалера уже не убирала со своей ноги, — я, когда говорю так иной раз и шепелявлю.
— Это тебя не портит, — а он и рад был, уже дотянулся до самого верха бедра, — ты и без зуба красивее всех, что я видал в этом городе.
— Врете, — уже тихо-тихо сказала Боунхильда, дыша вином, ему в лицо.
— Не вру, — отвечал Волков, задирая ей юбки и целуя в губы. — Слово рыцаря.
А она как ждала этого, впилась в его губы своими, и обвивая его шею руками. И дозволяя его рукам касаться там, где ему вздумается.
как-только в зале появился канцлер, так сразу кавалер пошел к нему, хотя монахи и шипели на него и пытались остановить, но он не обращал на них внимания, подойдя к столу приора, он остановился и, не кланяясь, и не здороваясь, водрузил на стол запечатанный кувшин вина, с монастырской печатью:
— Говорят, то вино драгоценное, неизвестные монахи даровали, даже поблагодарить их не смог — ушли. Мне, простому рыцарю, такое вино не по чину, решил вам его принести. Спасибо вам монсеньор, за то, что помогли получить рыцарское достоинство.
— Благодари Господа, сын мой. Все его милостью, его милостью, — холодно отвечал брат Родерик, разглядывая кувшин.
— И то верно, — согласится кавалер, — вот только беспокойно у меня на душе, сны меня страшные донимают.
Приор молча продолжал слушать.
— Снится мне, — продолжал кавалер заметно тише, и, приблизившись к монаху, — что какой-то монах со свету меня сжить хочет. А за что, не говорит. К чему бы это, святой отец?
— Демоны тебя одолевают, — все так же холодно продолжал приор, — пост, молитва и причастие избавят тебя от них, сын мой.
— Вот и я так думаю. Да только многогрешен я, вот если еще и такой святой человек, как вы, за меня помолились бы, так точно я бы от наваждения избавился. Помолитесь, святой отец?
— Помолюсь, сын мой, помолюсь, — кивнул канцлер. — Ступай.
— Вот и хорошо, — и не собирался уходить кавалер, — я еще о своих наваждениях, написал епископу Вильбурга, чтобы он тоже помолился. Когда два таких праведника как вы и епископ, за меня молиться будут, то уж наверняка наваждение пройдет.
Приор побледнел, он неотрывно глядел на новоиспеченного рыцаря, открыл было даже рот, да ничего не сказал, не нашелся.
А рыцарь еще раз спросил:
— Так помолитесь за меня, святой отец?
— Ступай, сын мой, ступай, — только и смог сказать канцлер его высокопреосвященства и затеребил четки.