"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
А поцелуйчиков отцовских в щёчку да в лобик, поглаживания спинки ей мало было. Но она постояла рядом, даже обняла его, виду не показав, что не так он её гладит. Тут он её по заду и похлопал, отправляя на своё место. Но не так, опять не так. Так и дочь похлопать можно. А она что, ему дочь что ли? Нет, не дочь!
Волков снова стал есть свой солдатский харч, и ел его с удовольствием, а монах принёс ему лекарство в стакане:
— Пейте.
— Что это? — заглянул в стакан Волков.
— Зелье для силы, имбирь, солодка, ещё кое-что, пейте, и с каких это пор вы стали у меня рецепты спрашивать, — говорил назидательно брат Ипполит.
— Все меня отчитывают, даже монах уже начал, —
И все кто был в покоях, улыбались с ним. Все, кроме Агнес. Она-то была серьёзна.
А кавалер как поел, так спать лёг, и то ли от зелья монаха, то ли от слабости, до утра он уже не проснулся. И Вацлав в это день за деньгами не приходил.
Только покои Агнес показал и, узнав, что она довольна покоями осталась, исчез. Агнес и впрямь была довольна жильём. Кровать хороша, и ковёр есть, и стол с посудой, и комод с подсвечником, и жаровня небольшая, и даже таз с кувшином медные, что приличной девушке очень кстати. И ваза ночная, чтобы по нужникам ночью не ходить, коли нужда случится. Только вот прислуги у неё не было. Не самой же с горшком ходить, мыть его. Откуда такое только взялось у деревенской девочки. Об этом она с господином говорить думала, как только встанет он. Комната одна у неё была, ну да ничего, всё остальное в ней было хорошо.
К вечеру она просила себе ужин, его подали ей в покои, и он был изыскан, а вино принесли ей в удивительно красивом, высоком графине белого стекла, что прекрасно звенело, если слегка бить его ножом. Агнес опять ела паштет, и баранье ребро, стучала по графину, так весело ей было, что смялась она, слушая, как звенит графин.
Но после спать она не легла. Дождалась, что придёт человек, уберёт ужин, и зажжёт ей свечи. Как он ушёл, села читать книгу, что нашла в комнате у господина. Такой книги у него раньше не было. Чтиво ей было интересно, но кто бы видел её сразу, то понял, не книга держит её ото сна, не ложится она спать потому, что ждёт чего-то. Времени нужного ждала молодая госпожа. И как время пришло пошла она в покои Волкова. Ступала тихо, юбки подобрав. Максимилиан, что дежурил в его покоях, сразу отпер ей дверь, ни слова не спросил, так как она палец приложила к его губам. И словно сник он, хоть и говорить собирался. Сел на стул, и как будто задумался глубоко о чём-то сразу. А девушка прошла в спальню кавалера, и, заперев засов, стал разоблачаться, не торопясь, по-хозяйски. Словно жена пришла в законные покои, к законному супругу своему. Разделась догола, но под перины не прыгнула. Снова взяла с пояса ключи, отперла сундук, вытащила из мешка шар. Давно она скучала по нему, теперь вот он — в руках, села на постель с ним, смотри хоть до утра, пока глаза не заломит. Ну и стала глядеть в него. И как всегда довольно её лицо было. Но не одних удовольствий искала девочка, не просто посмотреть в стекло хотела, заодно хотела выяснить, кто ж господину её такое послание сильное отправил, что он под ним и недели не протянул бы, не явись она. Знать девочка её хотела, её и искала в стекле. И нашла. Увидела глаза её. Были те глаза необыкновенной красоты. Таких глаз Агнес не видела никогда. И смотрели они на девочку строгие, не злые и с любопытством, так наверное, смотрела старшая, любящая сестра на свою младшую, вдруг нашкодившую.
Агнес не спряталась от прекрасных глаз, шар не убрала, а ответила взглядом смелым, неуступчивым. Дерзкая уже стала девочка, что ещё недавно мыла столы в вонючем трактире далеко в глубоком захолустье. Теперь она считала себя сильной, а почему нет, ей всё удавалось, вот и господина спасла, в который раз. Теперь она чувствовала в себе силу. Потому и не пряталась, смотрела с вызовом. А потом как будто поняла что-то. Оторвалась от хрусталя, погладила шар рукой и спрятала его в мешок, а мешок в сундук, оделась быстро, обулась, и даже не глянув на спящего Волкова, вышла.
Максимилиан жёг свечу, продолжал листать старую книгу брата Ипполита, и даже не взглянул в её сторону, когда она прошла мимо — по темноте, даже головы не поднял, когда дверь негромко за ней стукнула, только пламя свечи качнулось, словно от сквозняка. Спроси кто у него, так он даже и на Священной Книге клялся бы, что никто вечером господина не посещал.
Агнес зашла к себе за плащом, и тенью по лестнице вниз, в конюшню, там её тоже никто не увидал. А оттуда на улицу, хоть и темень была на дворе, хоть город чужой был, шла она уверенно. Знала куда шла.
Ни стучать, ни звонить не пришлось, едва девушка подошла к двери так дверь отворилась, даже руку поднять не успела. Словно ждали её, словно шаг её слушали. На пороге стоял не привратник, на пороге стояла та самая, чьи прекрасные глаза Агнес только что в хрустале видела. И была эта женщина так прекрасна, что Агнес растерялась. А та держала лампу, улыбалась и говорила:
— Ну, здравствуй, сестра, дозволь, взгляну на тебя, а то через стекло не разглядела.
Она осветила девушку, поднеся к ней огонь.
— Здравствуй, сестра, — отвечала Агнес, даже присела вежливо. Ждала терпеливо пока благочестивая Анхен разглядит её.
— Ступай за мной, рада я, что ты пришла. Поговорим.
Они прошли в залу столовую, встали у стола, на стол поставили лампу.
— Значит, ты мой гостинец, что слала я мужику хромому, нашла?
— Значит я, — отвечала Агнес, делая вид, что скромная. Мол: «И сама не знаю, как мне это удалось».
— И сколько лет тебе? Шестнадцати нет?
— Нет.
— А псу хромому, зачем служишь? За серебро?
— Нет, серебра я бы и без него нашла.
— А, — догадалась Анхен, и не поверила своей догадке, — люб он тебе, постель с ним делишь?
Агнес, почему-то не ответила, хотя и знала, что сказать.
— Не уж-то постель? Да как же так, мужи тебе любы? Да и стар он для тебя. Ему уже тридцать три, наверное. И хром он. Что ж в нём тебе? Рост высокий, да плечи широкие?
Агнес опять не ответила, вот теперь она и не знала что сказать. Девочка вдруг сомневаться стала. Но девочке очень приятна красота Анхен была. Глаз от неё не оторвать было.
— Скажу тебе, сестра, что мужики истиной сладости дать не могут, берут женщин зло, пыжатся, пыхтят, да толку мало, только козлом смердят, или псом невыносимо, — при словах этих Ахен подошла к девушке, положила руки ей на плечи. — А разве сёстры не прекрасней мужиков?
И тут она поцеловала Агнес в губы, сладко и долго, и Агнес чувствуя и губы и язык прекрасной женщины оторваться не могла, пока та сама не оторвалась и не сказала ей:
— Ладно, возьму тебя к себе, будешь при мне, сейчас пойдём в постель, а после уже решим, что с твоим псом хромым делать.
При том она улыбалась как госпожа ласковая, и гладила девочке щеку так, словно кошку гладила.
И всё бы прекрасно было, да покоробил Агнес тон этой удивительно красивой женщины. Всего одна фраза, один взгляд, один жест и перевернулось всё. Говорила она с Агнес свысока. Словно с младшей. И очарование сошло тут же. Никто не смел говорить с ней в таком тоне, разве что господин. И не так уж он смердел, даже когда сапоги снимал. Так то господин. Муж! Воин! Под его взглядом у других мужей колени гнулись, а тут ей говорит свысока женщина, пусть и прекрасная, пусть и искусная, но искусство её Агнес, только что разгадала. Отчего же тогда у красавицы этой высокомерие в словах? И ответила она холодно, глядя на красавицу, с достоинством: