"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
— Ничтожен твой бог, глуп он, глуп. И мать его шлюха. Пшёл, пшёл от меня, пёс церковный. Моча — слова твои.
Люди, что рядом были, морщились от ужаса и мерзости. И палач ударил её в зубы, не выдержал такого смрадного слова.
А вот остальные ведьмы тоже рыдали и кричали, но просили простить их, чуяли ужасную кончину свою. Говорили, что примут на себя любую епитимью, что в монастырь пойдут. Но напрасно то было. Их вязали к столбам. И жалости к ним ни у кого не было.
Когда все были увязаны крепко, по двое к каждому столбу, плачи факела зажгли, стали ждать благословения.
А брат Илларион и
Аббат Илларион встал из кресла, достал из широкого пояса кардинальского своего платок белый и крикнул:
— Да смилуется над вами Господь, — махнул платком и добавил: — Палач, добрый человек, начинай. Пусть аутодафе будет.
Палачи под отчаянный, надрывный визг одной из ведьм стали поджигать костры.
Толпа гудела, казни на эшафоте было видно хорошо, а костры нет. Задние напирали на передние ряды, все хотели видеть костры, солдаты и стража едва сдерживали людей. Но костры разгорались быстро. Большинство так ничего и не увидело, кроме языков пламени и дыма. А вот крики услышали все, кто был на площади.
Город в накладе не остался, конечно, львиные доли имущества забрали себе казначеи герцога и Святая Матерь Церковь, но и под руку городского совета тоже кое-что перешло. Роскошный дом Рябой Рутт, пара трактиров, хороший пирс со складами и ещё куча всего по мелочи. И от радостей таких городской совет решил устроить народу фестиваль. Ещё костры дымили, и зеваки подходили ближе, чтобы разглядеть обугленные головёшки, что остались от ведьм, а глашатаи уже оповещали людей, что городом оплачены шестьдесят бочек пива и десять бочек вина, также всем, кто придет, будет выдан крендель с солью, а детям и незамужним девкам по пол пряника на душу. Радостная толпа колыхнулась и с руганью и с толкотнёй потекла с площади на улицу, где их ждали бочки с пивом и телеги с кренделями. Фестиваль начался.
А людей высшего сословия опять ждал пир. Снова ставили столы в главном зале ратуши, снова жарили туши животных, в соседних трактирах разбивали бочки с дорогим вином, пекли белоснежные, воздушные и дорогие хлеба.
Волков, может, и хотел попировать, посмотреть на благородных красавиц. Но перед входом он столкнулся с бароном фон Виттернауфом. И тот сообщил ему, что завтра же на заре поедет в Вильбург и как доедет, так в личной беседе скажет Его Высочеству герцогу самые лестные слова о Волкове. Барон сказал, что дело он сделал большое, большой награды достойное, но напомнил кавалеру, что оно ещё не закончено, пока не решён вопрос с банкиром. Тем не менее, он предложил кавалеру не тянуть, а тоже ехать к герцогу, он заверил Волкова, что награда будет его уже ждать. И награда будет достойная.
Ну как тут было усидеть до вечера, он уже не о дамах думал, а о встрече с герцогом. Как только музыканты стали играть танцы, он попрощался со святыми отцами и покинул пир.
Когда он вошёл в свои покои в гостинице, с удивлением увидал там Агнес. Она поставила стул к окну и сидела с книгой. Волков встал у стула, заглянул в книгу, та была писана языком пращуров. Девушка подняла голову и через плечо спросила у него:
— Ну что, убили всех женщин?
— Казнили всех ведьм, — ответил Волков.
— Что, и старуху сожгли? — она взглянула на него с усмешкой.
— Сожгли.
— Дураки, — сказала девушка и засмеялась.
Волков почему-то разозлился и сказал:
— Спать иди, завтра на заре уезжаем.
Девушка хлопнула книгой и встала:
— Служанку я себе нашла, хочу, чтобы Максимилиан у меня конюхом был.
— Перебьёшься, — сухо ответил кавалер. Уселся за стол. — Ёган, завтра уезжаем, собирайся.
У Агнес губы в нитку, нос заострился, смотрит на Волкова, в глазах ярость. Но кавалер только глянул на неё, и его все её бабские сполохи мало заботили:
— Ступай, я сказал, — кинул он ей беспечно, — завтра выезжаем.
Чуть не бегом девушка кинулась к двери и хлопнула её, что есть силы.
Ёган посмотрел ей в след с опаской, а Волков и не глянул туда:
— Ты мне плащ подготовь дорожный, мало ли, вдруг холодно по утрам будет. Потом ещё ногу от холода заломит.
— Подготовлю, — говорил слуга и всё ещё смотрел на дверь.
Как всегда, с зарёй уехать не получилось, не всё собрано было, люди Бертье и Ронэ пришли с опозданием. Ёган в сундуки не уложил доспех. Кавалера задержал распорядитель Вацлав. Денег за постой больше не просил, ума хватило. Кланялся и просил не поминать злом его гостиницу. А Волков подумал: «А с чего она его стала?» Она же раньше бургомистру принадлежала. Неужто город её ему отдал, или продал? А не благодаря ли кавалеру так ему повезло? Но вслух того не спросил.
Агнес встала поздно, вышла в обеденную залу заспанная и злая. Завтракать желала. Только Карл Брюнхвальд и его люди были вовремя. Как всегда молодцы.
Выступили, когда горожане уже к работе приступали, поев с утра. Шли солдаты, сто шестьдесят человек, все оплачены ещё на неделю были. Кавалер думал, что так будет лучше, если он со столькими людьми к герцогу придёт. Значимость его выше будет.
На главном городском перекрёстке, его догнал Брюнхвальд и удивлённо сказал:
— Кавалер, Вильбург на востоке, мы проехали поворот.
— Я знаю Карл, — отвечал Волков, и не думая останавливаться, — одно дело нужно закончить. Вы дайте моему Сычу двух людей покрепче, он знает, что делать.
— Да, кавалер, — ответил ротмистр и уехал распорядиться.
Хоть и раннее ещё утро было, а двор рабочий кузнеца Тиссена был уже битком забит телегами и возами, что требовали ремонта, и конями для ковки.
Люди суетились и работники тоже не бездельничали, был обычный день, когда на двор резво вошли солдаты, первым шёл Фриц Ламме с верёвкой в руках, он сразу нашёл кузнеца, тот был под навесом у горнов, ткнул в него пальцам и сказал солдатам:
— Вот он, берите его.
Солдаты тут же изумлённого, почтенного мужа брали, он и заругаться не успел, как уже его вытащили на середину двора. Ни сыновья, ни работники не вступились, стояли удивлённые, испуганные, а как тут вступишься, если солдат полон двор и все при оружии, и все не шутят.
Сыч на правую руку кузнеца петлю накинул, верёвку натянул, а трое солдат самого кузнеца держали крепко за шею и левую руку, придушили кузнеца, так, что тот и пошевелиться не мог.
Волков слез с коня, остановился и спросил у него: