"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
— Открывай, болван, это я! — смеялся кавалер.
— Кто «я»? Кто «я»? — кричал купчишка со страхом, но и с надеждой.
— Болван, это я, Эшбахт, — продолжал смеяться Волков.
— Вы? Вы, господин?
— Открой же дверь, дурень, — говорил Максимилиан, — долго нас на улице держать будешь?
— Господи, вы ли? — засовы на дверях лязгали, наконец крепкая дверь отворилась, а там свет от лампы, домашний запах и купчишка в исподнем.
— Я, я, — говорит кавалер, переступая порог. — Что, соскучился по мне?
Хрупкая чернявая женщина, несмотря на ребёнка на руках,
— Что, заждался меня? — спрашивал кавалер, усаживаясь.
— Ох заждался, ох заждался, господин, — отвечал купец, а сам косился на большой мешок, который с ласкающим ухо звоном бросил на стол Румениге. — Купцы местные ко мне злы, всё грозятся и грозятся расправою, бранятся словами злыми, собакой и крысой зовут. Говорят, что выкрест хуже сарацина.
Волков ещё больше смеётся, за последние дни хоть что-то весёлое.
— Хуже сарацина, говоришь?
— Да, господин, говорили, что скажут попу, чтобы в церковь меня не пускал, а самые злые грозились, что на базаре жене моей подол задерут, если я у вас для них денег не выпрошу. Меня, подлецы, винят, что вы деньги им не отдаёте.
— Жене твоей подол задрать? — всё никак не мог просмеяться Волков. — Значит, дураки тебя винят, а не жадность свою?
— Меня, господин, меня.
Волков успокоился, перестал смеяться, вытер глаза:
— Ладно. С человеком моим как плавал в кантон? Что там делали?
— Ох, — охал купчишка, — два раза плавал, вчера только оттуда вернулись. Ох и страху я с ним натерпелся. Ох и наволновался. Ведь в каждом кабаке желает остановиться. С каждым желает выпить. С каждым пьяным поговорить. А мне всё чудится, что донесут на нас, что схватят нас. Но нет, обошлось.
— И о чём же он с людьми говорил? — интересуется генерал.
— Разговор начинает всегда про семью. Есть ли у человека баба, дети. Живы ли мать, отец.
— Вот как?
— Да, всякий человек про свою семью говорить хочет, всё про родственников ему и говорит, кто жену хвалит, кто ругает, но все про баб своих говорят, а потом он спрашивает, откуда человек. Из каких мест. Что за ремесло у него, какие налоги платит. Тут опять всякому есть что сказать, когда про налоги да подати спрашивают. Так он к своему и подводит всегда. Так про своё и выспрашивает. Поговорит с человеком про всякое, а человек ему и жаловаться начнёт, что староста на войну деньги собирал и из деревни двенадцать мужиков на войну с лошадью и кормом отправили.
— Значит, хитёр друг мой? — спрашивает Волков.
— Хитёр? — воскликнул купец. — Да он змей райский! Но первый раз мы не весь кантон объехали, он карту не успел дорисовать, пришлось второй раз с ним ехать. Теперь всё правильно у него.
Волков отпил вина, рассказом купца кавалер явно был доволен, а тут вдруг сморщился:
— Господи, радость какая, храни вас Бог, добрый господин.
— Здесь три тысячи монет, возьмёшь отсюда сверх долга ещё двадцать, — Волков посмотрел на купца с укоризной, — не радуйся, дурень, то не тебе, то на пир для купцов, извинишься от моего имени и пригласишь на пир. Вино купишь лучшее, лучших рыб морских, из говядины только вырезку. Денег не экономь и не воруй. Пусть пьют и едят, я им теперь в радость должен быть.
Гевельдас послушно кивал головой, он был рад, что наконец господин расплатится с долгами, из-за которых жизнь его была так тяжела. А Волков, желая отблагодарить его за терпение, и говорит:
— А на пиру, между делом, скажешь, что ты теперь мой поверенный в делах торговых. И что я буду торговать с Фринландом через тебя. И что, если кто моего поверенного без должного уважения будет встречать или боле того — бранить, так тот вообще на реке торговать не будет.
— Что, так и сказать? — не верил купец.
— Так и скажи всякому, кто браниться станет, что все те злые слова, которые говорит тебе, говорит он и господину Эшбахта. И что всю ту брань ты мне передашь. А я уже решу, как мне грубияна судить. И на свои лодки и баржи, как войну закончу с кантоном, можешь мои гербы рисовать, если хочешь, конечно, чтобы всякий знал, что ты друг мой.
— Спасибо, господин, спасибо, — купец схватил его руку, облобызал перстень.
Жена купца, баюкая проснувшееся дитя, прослезилась.
— Будет, будет тебе, ты мне скажи, где мой офицер? — спросил кавалер, не было у него времени радоваться с купцом вместе.
— Господин Дорфус стоит в трактире «Гнилой налим».
— Это тот, что южнее пристаней? — спросил Волков, вставая, ему не терпелось поговорить о предстоящем деле, деле настоящем, а не о всяких делишках купеческих.
— Да, господин, тот самый, что южнее пристаней, — вскочил купец провожать гостей.
— А сколько у тебя барж, Гевельдас? — спросил кавалер, уже подходя к двери.
— Барж? Так три уже у меня. Две стоят у берега, одна с товаром, уйдёт в Рюммикон на заре, через три дня тут будет, а одну я сдал в наём, она ушла до самого Хоккенхайма, месяц её не будет.
Кавалер на секунду задумался и потом говорит:
— Значит, две баржи есть. Я у тебя их арендую, пусть через три дня они у пристаней будут, и ещё семь барж найми мне, денег не жалей, нанимай те, что побольше.
— Вам надо десять барж? — удивляется Гевельдас, он начинает понимать, что баржи господину нужны вовсе не для перевозки товаров. От этого его опять начинают точить черви волнения и сомнения.
— Да, десятка мне хватит, — прикидывает Волков в уме количество людей в полку Брюнхвальда и в баталии Рохи. — Да, хватит. Хозяевам, что я их лодки нанимаю, не говори, а то решат, что на войну их беру. Говори, что для себя берёшь, для торговли. Иначе разбегаться от тебя будут. Прятаться.
— Господи, раньше на меня только купцы здешние были злы, теперь ещё и все лодочники будут, — снова начал причитать Иеремия Гевельдас.
— Не скули, не скули, дурак, всё будет хорошо. Отныне тебя никто не тронет. Ты, главное, верь в Бога истово и молись, чтобы у меня всё вышло.
— Молю Господа о том, — вздыхал купец.
— А знаешь что, купец, пошли со мной на войну! — Волков кладёт руку Гевельдасу на плечо.
— Что, на войну? — купец побледнел так, что даже в полумраке стала видна его бледность. — Что же мне там делать?