Инквизитор. Башмаки на флагах. Том второй. Агнес
Шрифт:
А Волков уже махал рукой монахине, чтобы та уводила госпожу в свои покои. Монахиня взяла жену под руку, да та заартачилась, не пошла:
– Не смейте так говорить о моей семье! – воскликнула Элеонора Августа. – Коли не верят вам, так может ещё и правильно делают!
– Не вам, распутной, судить! – кричала ей в ответ графиня. – Обо мне никто ничего сказать не может, а о ваших похождениях, при живом-то муже, всем известно!
Элеонора Августа сразу зарыдала и тут уже монахине удалось увести её наверх, а она шла и приговаривала:
– Ах за что мне это? Чем я Господа прогневила?
Эти вопросы очень удивили кавалера.
– Уж больно вы злы, – вдруг вступилась за Элеонору Августу госпожа Ланге, она как раз принесла графин с вином и бокалы. Сама принесла, чтобы прислуга не слушала, господские раздоры. – Негоже так на беременную кричать, тем более что она ни в чём не виновата.
– А вам-то кто дал право говорить? – удивлялась Брунхильда. – Уже всякой приблудной бабёнке, которую господин к себе под перину пустил, и тявкать на меня дозволяется?
Брунхильда сидела в конце стола, а Бригитт как раз наливала ей из графина вино и… дёрнула рукой, и несколько капель красного вина так и полетели на недавно купленное, очень красивое платье графини.
Ни Волков, ни тем более Брунхильда ни секунды не сомневались, что госпожа Ланге это сделала специально.
– Ах ты… – только и вымолвила Брунхильда, вскакивая с места и разглядывая пятна на новом платье. – Ах ты, подлость рыжая, ах ты, дочь шлюхи…
Она стала проворно выходить из-за стола. Графиня была чуть выше, значительно сильнее Бригитт и собиралась этим, кажется, воспользоваться, она чуть не рукава узкие на платье засучивала уже.
– Ах ты, шалава рыжая… Пригрелась тут… Прижилась! Девка трактирная…
А Бригитт, кажется, совсем не боялась её. Она раскраснелась от оскорбления и никуда не уходила, не убегала.
– Хватит! Молчать всем! – заорал кавалер и своим рыцарским кулаком ударил по столу. – Хватит! Не угомонитесь, так велю держать вас в амбаре в холодном. Пока не успокоитесь. Устал я уже от ваших склок!
– Господин мой, но разве вы не слышали… – начала госпожа Ланге.
– Я велел молчать! – он снова ударил по столу кулаком. – Молчать!
Госпожа Ланге обиженно поджала губы. Госпожа графиня тоже стояла молча, не отваживались его ослушаться. Вот только надолго ли их послушания хватит?
Он закрыл глаза и стал тереть их рукой, словно прогоняя наваждение.
«Быстрее бы уже на войну. Хоть на какую-нибудь. Там уж спокойнее будет».
Не дожидаясь обеда, хотя и хотел уже есть, он уехал из дома. Опять дули юго-восточные теплые ветра. Середина февраля, скоро уже весна. На дорогах корка льда, залитая водой, шаг в сторону – глина оттаявшая. Он с одним Увальнем поехал сначала на пристань, где узнал от мужиков с пришвартованной баржи, что весь уголь уже перевезли и последние телеги с углём только что ушли в город. Значит, успели всё перевезти до распутицы. А вот тёс и доски господин Гевельдас начнёт возить со следующей недели. Так что доскам придётся лежать под навесом, пока дороги не просохнут. Ну хоть уголь успели перевезти. Надо было узнать у племянника, как в городе идут дела с его продажей.
Он заехал к сестре, но дворовый мужик сказал ему, что господин капитан Рене безотлучно сидит в лагере за рекой, а его жена, госпожа Рене, забрала младшую дочь и уехала в Мален навестить свою старшую замужнюю дочь. Никого он не мог застать дома, все его офицеры были либо в лагере, либо занимались делами. А так как день уже клонился к закату, самому ему в лагерь ехать не хотелось. Ну не ночевать же там. Пришлось поехать домой. К своим прекрасным женщинам.
Конечно, там его встретила Бригитт. Как всегда опрятная и в добром расположении духа. Она сразу подала ему воды помыться и стала накрывать на стол, приговаривая:
– Кажется, к ужину никого не будет. Госпожа фон Эшбахт и госпожа фон Мален просили подавать ужин в покои. Может, лишь мать Амелия придёт.
Так и получилось, за ужином они были за столом втроём. И разговор вышел весьма приятный. А когда ужин закончился, сверху спустился паж графини и поклоном сказал:
– Если господину будет угодно поцеловать племянника перед сном, как раз самое тому время. Вскоре кормилица его заберёт к себе.
Первый раз Брунхильда звала его к «племяннику». Конечно, был в этом какой-то подвох, но, как ни странно, кавалеру захотелось увидеть «племянника». Захотелось взять его на руки и даже покачать.
– Скажите графине, что перед сном я зайду к ней, – ответил он пажу достаточно холодно.
С определённого времени пажа он не любил.
Когда со стола стали убирать, он допил вино и пошёл наверх, там по-хозяйски, не стучась, отворил дверь в покои графини. И обомлел.
Брунхильда был лишь в нижней рубашке. И рубашка та была настолько тонка и прозрачна, что не оставляла места никакой фантазии. Молодая женщина сидела у зеркала практически голой. Ни румяна не смыла, ни причёску не распустила. И спину, и зад, и тёмные соски сквозь рубаху видно. И это при том, что на её же кровати развалился мальчишка паж и смотрит на кавалера. Кавалеру сильно захотелось даль оплеуху сопляку. А может и графине. Но он только с каменным лицом указал пажу на дверь. Тот тут же вскочил и покинул покои, прикрыв за собой дверь. А графиня, как ни в чём ни бывало, встала и, ничуть не стесняясь того, что всё тело её можно рассмотреть даже при тусклой свече, подошла к колыбели и взяла оттуда младенца:
– Племянник ваш на удивление спокоен. Монахиня говорит, что сие редкость для крупных мальчиков.
Волков взял у неё младенца и тут же всё его раздражение и недовольство точно растаяли. И следа от них не осталось. Он прижал к себе младенца и сел на кровать графини разглядывая довольное лицо малыша. Графиня села рядом, заботливо поправляя пелёнки ребёнку, и невзначай почти голой ногою касаясь ноги кавалера.
Тут как раз в дверь постучали. И из-за двери донеслось.
– Госпожа, это я Гертруда.
– Да, – ответила графиня, – входи. – И пояснила Волкову: – Это кормилица.
Пришла опрятная баба из местных крепостных:
– Можно забрать ребёночка?
– Да, – Брунхильда довольно бесцеремонно отобрала младенца у кавалера, встала и, поцеловав ребёнка, передала его бабе. – Будет шуметь излишне, так меня позови.
И выпроводила кормилицу, заперев за ней дверь. И тут же подошла к сидевшему на кровати кавалеру и сказала:
– Уже давно о том думаю, – она подошла, наклонилась к нему и поцеловала в губы. Сама была горячая, страстная. Навалилась на него, повалив на кровать. И, не отрывая своих губ от его, рукою опытной женщины стала искать то, что ей было нужно. На секунду оторвалась. – Ну, что мила я вам ещё, господин мой, не скучали вы по мне?