Иночим великанов
Шрифт:
Наскоро, точно сквалыжный старец, уронивший златую чеканку, вынув нож, и забыв о тщеславии вытерев грязь, об незапятнанный давеча рукав, Джоаль робко держал его к сдавленной взмокшей холодным потом груди, согнув локоть. И пока подмоченная челка стелилась у его вылупленного глаза, настигающие преодолели последний рубеж.
Одно из масштабных скоплений препоны ветвей дало трещину, и из-за него с треском пробилась огромная вытянутая пасть, и широченные красные ониксовые глаза, пропитанные желтыми вздутиями повисшего в них голода. Их вздыбленная шерсть была необычного пестрого цвета, чем-то напоминающую сизо-зеркальную поверхность, и даже не смотря на примесь въевшейся грязи и слизанных ужимками игл, она все ещё приметно выделялась, среди ссохшихся ветвей, и разлапистых иголок, что налетом облепили им хребет на широкие спины, на котором от возбуждения поднялось встопорщенное плато шерсти. Их мутные глаза, в природной оправе капли-подобной формы, темного цвета границы века, уже ухватились за их единодушно учащенное сердцебиение, которое они слышали, так же отчетливо как отражение переливы трелей птиц, отскакивающие от противоположных стволов деревьев, упираясь в кору и
Первый из проявившихся куйнов прельщенной лакомой добычей, сиганул, конечно же, на стоявшего, в авангарде Клайда. Несмотря на полное внешнее хладнокровие, следопыт окунулся в пробирающий ужас, так как всегда уходил от прямого контакта, с этой породой коренастых бестий в такой численности. Широкие угловатые сизые уши с прявшими кистями, на крупной вытянутой голове, прижались при прорезавшемся оскале, и когда широкие лапы, с тремя черными когтям прянули к нему в одном прыжке, тот сделал выработанный шаг влево, и замахом палача саданул того по крупной голове. Вот только поспешен был его выпад на упреждение. Всполох рун меча, ушел острием в землю, зацепив широкий пень, а вертлявый было расчетливо подавшийся назад куйн, вмиг потерял часть удлиненного синеватого языка и передних клыков с попавшей под горячий выпад мордой. Остатками купированного источавшего окропляющие желтые потоки языка тварь жалко взвизгнула, стушевавшись от невыносимой тукнувшей боли, и не успела податься, сдавшись на попятную, поджав хвост и уши, как следующий замах вырванного лезвия, свистнувшего по воздуху, обрушился ей на сжатую в мешковину шерсти шкирку. Фатальный удар прибил зверя, и его сизая-зеркальная шерсть, пропитанная серой грязью, залилась вырвавшейся вон желтоватой густой кровью, что уже успела бурно стечь под мельком обколотой мечом морды, в небольшую лужу, что смешалась с сопревшими палыми иглами под свисшими ветками, и уже отдавала солено-острыми каперсами.
Мельком орошённый брызнувшей желтой капелью Клайд, не сильно радуясь, напаиваясь густым привкусом их терпкой крови, наскоро обернулся с огнем в зеницах, так как меж барьера веток с бравурным хрустом прорвалось ещё четверо верзилы, и взрывая землю поднимая в воздух взвесь игл, понеслись в сторону остатков отряда, щеря жуткие пасти и бельма белых зрачков в сетях желтых капилляров в ониксе. Среди них без затруднений с диким хрустом снеся обступившие непролазные ветви, приметно объявился и особо крупный, который гордо скопил в своей коренастой спине отголоски отломанных прутьев стрел, что с наконечником ушли далеко в толстокожую плоть поверх сизой грязной шерсти. И он, повинуясь возобладавшим инстинктам, наметился на самого слабого. Им оказался Гайт. Стушеванный белее полотна оруженосец, приметив выросшего из неоткуда громадного восьмифутового в длину зверя, успел лишь с вырванной испугом испод ног твердью присесть, вытянув лезвие, на которое и наткнулся неистовый затмевавший проблески ясности тучей тела коренастый набросившийся хищник. Вспоротая мякоть заросшего брюха, тем не менее, до поры не остановило его прыть, и, встав на дыбы, сколько хватало длины лап, он отправил их к квелому юноше, который бросив увязший меч в грудной клетке зверя, не помня себя, помчался прочь. От подоспевшей вскоре разразившейся изнутри боли щетинистая громадина подкошено осела с дыбов на брюхо, и растравляющий меч подтолкнуто ушел глубже, пробираясь к могучим легким. Зверь вымученно первобытно взвыл, и тогда его заметил (а не заметить было неисполнимо) Калиб, который переступая игрался в гляделки, с одной из вырвавшейся к нему из чащи самки, которая крутила виражи мимо крепнувшего стволами подлеска, улучая момент для атаки, и все ужимками высовывала удлиненный синеватый язык из плутовской длинной морды с малиновым ромбическим носом в центре, стреляя пустыми сердцевиной ониксовые очами, на черной оправе века. Проявившийся альфа-самец, был столь огромен, что вызвал у него потерю контроля над самим собой, и нежданного не своевременного онемение членов. Его секира повисла в одеревеневших руках, и, если бы не свистнувшая стрела, пущенная Рибой, подкравшаяся и улчившая момент самка куйнов, растерзала бы его со исподтишка. Тем не менее, та, получив ранение на сжавшихся в пружину закорках, сложившись гармошкой, поджав острую сметку хвоста, жалобно заскулив, поджав кисти ушей, сробев, отступила. Калиб очнувшись из беспамятства обуявшего первобытного страха, влив в стывшие жилы горячей крови, замахнулся и что было силы, вогнал топор, к изливающейся кровью из-за зева сизошёрстой дюжей твари, коя будь целее, лихо закусила бы таким сотником на пол клыка.
Подкошенный зверь грузно пал ниц, изливаясь потоками желтой крови из некогда цельной, крупной вытянутой жуткой морды, и взведенный адреналином Калиб немедля басом окликнул Гайта – Тощий! – но тот будто уже с концами растворился в густом боре.
Крывшие правый фланг Моз и Коуб сообща, с трудом, конечно, но повалили незадачливо нападающего зверя, который нацелил клыки, в спину Моза, пока тот мельком следил за сиром Джоалем. Коуб который без отброшенного в сторону неподгонного шлема, стал в разы манёвреннее, полоснул зверя по когтистой лапе, и тот от пульсирующей боли, судорожно прижал культ к себе, виновато опустив сизые уши. Моз откликнувшийся на визг, тотчас как подогретый каленным железом по шеи, расторопно вогнал меч, по самую рукоятку, в расширившийся оникс глаза, испуганного садней хищника.
И только не вовлечённый, всеми фибрами ощущающий снедающий взмокшую холодной испариной грудь страх Джоаль, у которого пересохло в горле, и сокрушались боем осатаневши стучавшего сердца виски, истуканом слыша своё раскатистое дыхание стоял за пнем, с которого разила отдаленные цели бойкая как игла Риба. Стрела за стрелой соскальзывали с её толстеньких пальцев, и, шерстя по воздуху плюмажами, достигали точки, и когда после можно было расслышать щенячий визг, Джоаль урывками вытесняя сознания из пленившего ужаса понимал – Попала.
А занявший передовую, на раз, уклоняющийся и срубающий сизых верзил как матерый дровосек пни на плахе Клайд собрав ещё двойку в набирающийся обхват некрополь тем временем, растерялся, так как счел, что прореженные клином его отпора ряды хищников, обошли их с тыла. И он не успел среагировать, вернув себе обзор разухабистой чащи, как новый, раззявивший пасть затмившей все особливо падших собратьев куйн, сиганул в его сторону. Окроплённый меч подвел его, и он ускользнул из левой кисти, когда тот с неприятным ударом по локтю и лопаткам оказался на неровной земле прибитым навзничь, среди покрывала веток и мшистых корней, и влажной подстилки, впившейся в затылок и токмо отстиранные штаны. Остервенело накинувшийся хищник, обдавший его каперсовым вяжущим духом, впил в его широко разверзнутые руки свои черные когти, и с упорством вдавливал их в лесную выстилку и выпирающие жилы корней, меж которых словно в паз упала его левая рука. Широко разинув, крупную пасть, куйн, истекая желчью показал свой двойной синий язык, и ряд совершенно безобразных зубов, которые будто истлели, отчего были желтоваты, и каждая щербинка на эмали, бросалась в ему глаза, тварь уже готова была преломить попавшуюся в ловушку стреноженную жертву. Но не успел огорошенный Клайд насладиться всей прелестью тлетворного смрада из оскобленной пасти животного, как чудом выдрал более вольготную к уловкам правую руку из плена когтей, да подъёмного веса животного, прокатив ту по траве и благодатной для его плутней мягкой грязи с впивающими в рукав иглами. И недолго думая, он, сведя лицо в кулак направил её в метившую в него пасть животного, опережая его прыть.
Это узрела Риба и тревожно вскрикнула, когда ей точно защемило сердце. И тотчас её приметил очередной пробегающий хищник, и, навалившись на рослый облезлый до обзола пень, сбил его трухлявую основу всем своим весом, вложенным в передние могучие лапы, и она, утратив под собой устойчивость аляповато повалилась наземь рядом с цепеневшим Джоалем, который аналогично поддался упору падающего пня.
Как только расправленная ладонь Безродного посетила растворенную пасть зверя, тот, не брезгуя даром насилу схлопнул широкую челюсть. Но вместо пиршества победы, и привкуса желанной теплой крови заструившийся из культи в недра ненасытного зева, хищник, болезненно ошалело разинул ониксовые зеницы до точки белого зрачка, с черными границами обводов капель вокруг, вытянув черты морды и обескураженно прижал острые уши. Он казалась бездумно, ухватил ртом булыжник, и сжал, что было сил челюсть. Опрометчиво сдавленная пасть быстро со скулежом разжалась, и этого мгновения окатываемому конгломератом смрада Клайду более чем хватило. Он воротил к себе нетронутую кроме облюбованную обтекающей слюной и словно атласно златым свечением, целую правую в перчатке, и, опустив её за пазуху, и резво вынул кинжал с инкрустированной чешуей рукоятью. И вогнал его в грудь животному по рукоять, которое все ещё чувствовало неизгладимую пронзившую боль по всей ротовой точно обожжённой полости. Оказавшись между сосков (предположительно самки), остервенелый следопыт потянул ставшее плугом лезвие вниз, вспарывая брюхо дальше, пока хватало, длинны руки. Остановился он у границ таза, и его и без того вновь заляпанную грязью одежду, обкатило потоками горячей желтоватой крови, и мгновенно вырывающимися из широкой прорези внутренними амниотически-осклизшими органами в общей гаме нависшего каперского амбре.
Зарумянившейся пылом схватки пускавший с лица декалитры пота Калиб вонзил секиру в очередного хищника, и довольно заметил, что их ряды неустанно редеют, а тут и вовсе пресеклись, и тут же как получив обухом по голове опомнился – Сир! – утробно вскрикнул он, и его слабо приметная затесавшая у желтых бусин, облюбовавших нос и щетину ухмылка, воина, стосковавшегося по хорошим битвам, исчезла, отдав эстафету обуявшему страху перед гильотиной, за не сохранность жизни своего вверенного. Его шрам с левой скулы, что стал явнее, когда кожа стала краснеть от вложенных натуг, вновь пропал за алебастровой бледностью холодившего льдом жилы испуга.
Ретировавшись к тылу, он, спровоцировав к действию расторопных Моза и Коуба, которые аналогично вдоволь перепачканные желтой кровью, инициативно бежали за ним, опять найдясь из куража схватки, помянув о дальнейшей судьбе за несохраненную жизнь патрона. Они пересекли павшего плашмя громоздкое тело альфа-самца, у которого из спины поверх слипшейся шерсти со следами извержения желтой крови и обломанных пик стрел, торчал проклюнувшийся зуб лезвия меча, что прошёлся через все дюжие тело, и вышел из слипшейся сизой шерсти у истканного иными стрелами и рукоятками хребта блестящим огоньком. Его крупная морда кой впору откусывать людям мыслительные темницы по шеи, была рассорена на две части, и с перекошенным синим языком, осовевшая тварь смотрела в разные стороны своей нонче раздвоенной головой, выпуская из широкой прорези раструба неистощимый желтый сток орошающей утоптанную лапами мураву.
И подбежав всей трезвонящей кольчугами троицей к пню, они узрели непредвиденное. Последний из куйнов, лежал возле виконта, а тот исступлено замеривший и обездоленный на присутствие духа, пришибленно сидевший на земле расставив ноги, не мог вынуть руку, что впритык вошла в пасть рванувшего зверя, по локоть. Ратники, томно выдохнув втуне пропавшие опадения, скопом сбросили со спины возросшие горы страха, сменив их на лощину устоявшегося успокоения – отбились. Они бережно вынули оловянную руку сира судорожно непреклонно сжимающую гравированный кинжал, из горнила со стенками зубов, попутно удостоверились, что ран нет, и кафтан даже не прокушен, а всего на всего пропитан кровью, и все вместе подняли его на ноги, и пока тот со снулым видом, сконфужено одушевленно находясь уже ощутимой гусиной кожей, дрожа всем согбенно согнутым телом, вкрадчиво отмечали вслух.