Инопланетный князь
Шрифт:
Положив руки на выпуклости, я ощутил легкое покалывание, как будто к выпуклостям были подведены провода с током. Мишка даже сперва отдернул руки, но потом, глядя на независимое лицо Нины, положил руки обратно.
Я не стал выбирать своё любимое блюдо из прошлой жизни. Думаю, что моё нынешнее тело неспособно выдержать огненную плазму и металлические грушидзы. Поэтому я представил обычную кашу и хлеб. Благо всё это я уже пробовал в доме мамы.
Зазвучала негромкая музыка. Что-то струнное и приятное уху. После этого со стороны облаков на небе начали
Черные подносы приземлились на наш стол.
— Ого, ничего себе, — вздохнул Мишка. — Курица-гриль, картошка и огурцы. Офигеть, а ведь я просто попытался представить вкуснятину.
Я взглянул на его поднос. Что-то поджаренное, напоминающее бумеранг. Рядом белая масса, напоминающая плевок стигариута. Зеленые продолговатые плоды, выпирающие пупырышки на кожуре.
— Дашь попробовать? — спросил я. — Вдруг понравится?
— А ты что, никогда такого не ел? — спросила Нина, сидящая по другую сторону от меня.
— Аркаша всё это пробовал, но просто забыл. У него… Кратковременная потеря памяти, — пояснил Мишка.
— А-а-а, это бывает, — понимающе поджала губы Нина.
Перед ней приземлились вареные мешочки из теста, поджаренные кусочки мяса на полосах стали, заостренных с одной стороны. Также в красной тарелке желтела какая-то жижа, посыпанная мелко порубленной зеленью.
— А что у тебя? Как называется? — спросил я.
— Хинкали, шашлыки и харчо. Я привыкла есть это дома, вот и заказала сейчас. А что? Наши родители достаточно платят за эту академию, чтобы отказывать себе в чем-то. Вот только обычно я ем больше, а сейчас… Жмоты, зажали ещё две хинкали и супа налили с гулькин хрен, — проговорила Нина.
— Дашь попробовать? — спросил я.
— Да. Конечно, — хмыкнула Нина.
Она взяла полоску стали с насаженным на неё кусочком мяса и попыталась стянуть один кусок в мою тарелку с хлебом. Увы, как бы она ни пыталась этого сделать, ничего у неё не получалось. Куски оказались намертво приклеенными к полоске стали. Зато над своей тарелкой она с легкостью стряхнула один из кусочков. Однако, перенести на мою тарелку этот кусок не получилось. Когда же я попытался проткнуть кусок вилкой, то он стал словно из титана и напрочь отказывался протыкаться.
— Похоже, что не судьба.
— Да, скорее всего профессор был прав и еда, предназначенная для одного человека, только ему и достанется, — хмыкнул я в ответ.
— Вот одно из тех чудных открытий, которое вам предстоит ещё сделать, — сказал студент из старшей группы, сидящий чуть поодаль от нас. — Есть вы будете только то, что заказали сами. Делиться не получится — это один из первых уроков Академии. То, что предназначено вам, предназначено только вам и отдавать другому его нельзя.
— Мы так и поняли, — кивнул я в ответ.
— Вам ещё многое предстоит узнать и понять. Насыщайтесь. Сегодня ночью вам понадобятся силы, — проговорил студент и отвернулся.
— Что ты хочешь сказать? — спросил я его, но в ответ он сделал вид, что полностью ушел в поглощение пищи.
— Эй, что ты хочешь сказать? — повторил я громче.
На меня обернулись. Декан нашего факультета грозно взглянул на меня со своего места за преподавательским столом и прикоснулся пальцем к губам.
Да что они всё знаками-то общаются? Это что за знак? У меня губы испачканы?
— Тише, Аркаша, — проговорил Мишка. — Во время еды нужно молчать и есть. Даже поговорка такая есть, что «когда я ем, я глух и нем».
— А мне нравится другая поговорка, — сказала Нина и улыбнулась. — Когда я кушаю, я говорю и слушаю!
Да уж, странные всё-таки люди создания. Полны противоречий, недосказанностей и тайн. Строят из себя невесть что, а потом сами страдают из-за того, что их неправильно поняли.
Сказал бы Чернов, что мне нужно заткнуться и я бы понял. Зачем ещё показывать жесты?
Однако, я понятлив и заткнулся. Сохранил в уме напоминалочку о том, что ночью что-то произойдет.
После этого тоже предался вкушению пищи. Каша была точно такой же, какой я себе её представил. Да и хлеб походил на тот, который я ел в квартире мамы.
Ужин прошел под легкую музыку. Он занял ровно полчаса. Когда тот или иной студент заканчивал еду, он клал столовые приборы на поднос и тот взмывал в воздух. Подносы улетали в облака.
В это время иллюзия солнца почти полностью скрылась за горизонтом. Последние лучи скользнули по верхушкам далеких деревьев, потом окрасили иллюзорные облака и потухли за горной грядой.
— Ну что же, господа студенты, на этом наш ужин закончен. Вы получили основные знания о поведении в Академии Золотого Сечения, — проговорил профессор Вертинский, когда последние подносы отправились в воздух. — Дополнительную информацию вы получите у своих деканов и преподавателей.
— Что-то странно для академии богатеньких сынков, — хмыкнул я. — Слишком много ограничений — туда не ходи, сюда не ходи, этого не посещай, того не трогай.
— Это нужно для приучения к суровым реалиям жизни, — сказала Нина. — Без определенных ограничений даже самые могущественные и богатые аристократы быстро теряют связь с реальностью. А потеря связи приводит только к одному — к разорению аристократа и уничтожению рода. Мы всегда должны помнить об ограничениях…
Я хмыкнул. Что же, в её словах есть определённая логика. В самом деле, обезумевший от безраздельной власти человек может забыть о тех людях, за которых он ответственен. И попытавшись пойти вверх, может произойти очень много плохого.
Мы выбрались из-за стола и направились к выходу. Остальные студенты тоже неспешной струйкой потянулись туда же.
Вряд ли случайно мы оказались рядом с идущим Павлом Лисицким. Рядом с ним двигались трое молодых людей с тупыми лицами, но могучими мускулами. Им бы самое место на «Воинском» факультете, но они предпочли носить оранжевые шапочки, как и сам Лисицкий. Он окинул нас презрительным взглядом и хмыкнул: