Инопланетянин
Шрифт:
— Может быть, и Ральф живой, — пробормотал шофёр.
Ральф, находившийся в засаде в голубом «шевроле» был его другом и собратом по многим опасным делам. Шофёр нервничал, слишком рисковал, чтобы занять нужную позицию относительно преследуемого, поэтому сержант предупредил:
— Повнимательнее, Ред.
— Все будет люкс!
Против ожидания и вопреки полученной информации преследуемый не предпринимал дорожных уловок и не прибегал к хитроумному маневрированию. Если говорить честно, то именно это обстоятельство и тревожило сержанта все больше и больше. Но когда «шевроле» вырвался на набережную Ист-ривер, по которой проходила скоростная магистраль — дорога Франклина Рузвельта, он вздохнул с облегчением.
— Теперь деваться ему некуда.
— Это точно, — подтвердил шофёр. — Попалась птичка.
Дорога Франклина Рузвельта не имела пересечений, поэтому блокировать её было проще простого. Лавина машин в шесть рядов шириною, сверкая хромом и никелем, катилась по автостраде как единое целое, как некий гигантский, ворчащий, подергивающий мышцами удав. По левую сторону дороги раскрывалась картина изнанки Тюдор-Сити, жилого района, выросшего в конце Сорок второй авеню, для непривычного взгляда довольно странная картина. На скоростную магистраль, бешено мчащиеся автомобили и реку смотрели задние стены кирпичных зданий — этакий высоченный забор с редкими окнами, расчленённый на отдельные блоки. Справа от дороги тянулась Ист-ривер, соединяющая пролив Лонг-Айленд с бухтой Аппер-Бей и Гудзоном. К реке шёл каменный спуск, перепачканный машинным маслом и поросший пыльной травой. По реке буксиры толкали баржи, над водой вились чайки.
«Шевроле», воспользовавшись удобным случаем, вдруг выбрался в крайний правый ряд автомобилей, притёрся к самой обочине автострады и резко затормозил. Пока преследователи с немалым для себя и других риском повторяли этот манёвр, их пронесло вперёд — машину удалось затормозить ярдах в пятидесяти от голубого «шевроле». Сержант ещё на ходу видел через заднее стекло, как из машины выскочил «объект» и побежал по откосу вниз, к реке. Выскочив из автомобиля, сержант неожиданно осознал, что лишён возможности действовать активно и целеустремлённо.
В самом деле, что предпринять — стрелять? Но похитителя золота приказали захватить живым, чтобы вскрыть методику необычного ограбления и установить сообщников. Никому и в голову не приходило, что этот Кил Рой действовал в одиночку. Конечно, и начальники и исполнители хорошо понимают условность приказания — взять живым. В конце концов, все определяется конкретно складывающейся ситуацией преследования. Спасая свою жизнь, полицейский иногда бывает просто вынужден пристрелить беглеца. Но в данном случае беглец никому не угрожал, он просто бежал к реке, вот и все! Стрелять в него не было ровно никаких оснований. Другое дело, если бы «объекта» ждала на воде лодка, катер, акваланг или нечто в этом роде. По крайней мере, тогда в этом неожиданном стремлении Кил Роя к реке был хотя бы какой-то смысл. А так, зачем он бежал к воде, было совершенно непонятно! Ведь и дураку ясно, что ежели не удалось удрать на машине, то уж никак не удастся уйти вплавь просто так, без снаряжения, по такой оживлённой реке, как Ист-ривер.
Все, что мог сделать в сложившейся обстановке сержант, — это проинформировать о случившемся руководство операцией, а потом отрезать преследуемому обратный путь — к дороге и автомобилям. Он так и поступил. И что делает ему честь, не забыл о своём товарище по профессии — Ральфе, который вне всякого сомнения находился сейчас в голубом «шевроле». Коротко доложив обстановку, сержант бросил шофёру:
— Посмотри, что с Ральфом. И ко мне!
Достав из кармана пистолет, он снял его с предохранителя и начал без особой торопливости спускаться к реке. Оглядевшись по пути, он почувствовал облегчение: в полутора сотнях ярдов ниже по течению к реке сбегало несколько полицейских. Нет сомнений, что через минуту-другую появится и быстроходный катер. Кил Рой попался — пути отхода отрезаны, деваться ему некуда!
Между тем преследуемый остановился возле самой кромки воды и оглянулся. Сержант поднял пистолет и для устрашения дважды выстрелил поверх головы неудачливого беглеца.
— Не дури! Сдавайся!
Беглец засмеялся, помахал сержанту рукой и, прижав атташе-кейс к груди левой рукой, вбежал в воду и нырнул. Нырнул и скрылся из глаз, оставив после себя лишь расходящиеся круги. Сержант плюнул с досады — вот дурак, утонет ещё, придётся искать тело — и поторопился со спуском.
— Живой! — торжествующе крикнул сверху шофёр. — Сейчас очухается!
— Ну и слава Богу, — рассеянно проговорил сержант.
Он стоял теперь у самой воды и шарил глазами по поверхности реки. Она была девственно спокойной — ни пузырей, ни бурунчиков, ни всплесков. Сержант посмотрел на часы. Сколько может пробыть под водой опытный ныряльщик? Говорят, ловцы жемчуга, которых прогресс ещё не снабдил аквалангами, терпят до трех минут. Вряд ли этот тип в костюме, ботинках и с атташе-кейсом в руках выдержит больше. За эти три минуты дальше сотни ярдов ему нипочём не уйти, поэтому самое разумное — это стоять на месте и ждать, когда этот оригинал, отфыркиваясь, появится на поверхности воды, а потом уже с улыбкой на лице и с пистолетом в руке диктовать ему свои условия.
Но прошло и три минуты, и пять минут, а беглец-ныряльщик на поверхности реки не показывался, он канул в воду в буквальном смысле этого слова. Прибыл катер с полицейскими, а затем другой — с опытными аквалангистами. Эти искушённые дети моря, а вернее, его приёмыши тщательно прочесали прибрежный участок Ист-ривер, все более и более расширяя район своих поисков, но так и не нашли ни трупа беглеца, ни чемоданчика с золотом. Поиски продолжались целый день до захода солнца, их намеревались продолжать и на следующий. Но целый ряд экстраординарных событий помешал осуществлению этого намерения.
ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ
Полковник Мейседон, заместитель начальника армейского отдела разведуправления министерства обороны читал перед сном детектив. Это было его давней традицией — читать перед сном, и главным образом детективы Приятно перед мягким, почти невесомым падением в добрые объятия Морфея отрешиться от многогранных, почти непостижимых сложностей реального мира и погрузиться в царство условных, упрощённых ценностей. В царство своеобразных шахмат, в котором фигуры и пешки заменены более или менее удачно подобранными человеческими схемами. Чёрные фигуры — это преступники и вообще носители зла, белые — это сыщики и персонажи если не добрые, то, по крайней мере, к добру стремящиеся, а пешки — простые люди, не представляющие особого интереса, жертвовать которыми можно, в принципе, без особого сожаления. Действия обитателей детективного царства, как и ходы шахматных фигур, подчинены жёстким правилам, нарушать которые во избежание провала книги и авторского конфуза не рекомендуется. И даже талантливые попытки отойти от этих правил являются своеобразными правилами второго рода, хорошо известными и авторам детективов и читателям. Мейседон чувствовал себя очень удобно и покойно в детективных царствах. То обстоятельство, что зачастую он наперёд угадывал развитие действия, не только его не раздражало, а, наоборот, умиротворяло и утверждало в собственной значимости и проницательности. Минут двадцать — тридцать, и, несмотря на свирепые схватки и кровавые драмы детективных героев, Мейседон воспринимал их как оригинальные шахматные комбинации с жертвами фигур, глаза заместителя начинали слипаться. Он гасил свет и мирно засыпал. Правда, в последнее время успешному развитию этого благотворного процесса мешала картина пустующей кровати, на которой, по идее, должна была бы располагаться его супруга Сильвия Мейседон. Полковник не только не знал, где находилась в этот момент его жена и что она делала, он не знал, женат ли он вообще в собственном смысле этого слова! Ситуация была очень запутана, неоднозначна и противоречива; если Мейседон вспоминал о Сильвии, спокойствие покидало его, и он долго не мог заснуть. Супружеская жизнь — не шахматы и не детективное царство. Полковник в недалёком прошлом получил по этому поводу предметный урок, поэтому, чтобы не терять благорасположения духа, он, выключая свет, старался не смотреть на пустующую кровать.
В этот знаменательный вечер, когда Мейседон ещё не спел почувствовать приближения желанной дремоты, зазвонил телефон. Полковник снял трубку.
— Слушаю.
Отвечая по домашнему телефону, Мейседон никогда не называл своего имени — работа в Пентагоне накладывала некоторую специфику на его характер и поведение.
— Это вы, баззард? — пропел знакомый насмешливый тенорок. — Похоже, вы ещё не спите. И это очень кстати!
— Приветствую вас, Чарльз.
— Взаимно, баззард.
— Почему же кстати?