Инородное тело
Шрифт:
Вот Матрена Ивановна и говорит Ванюшке:
– Куплю я тебе, глупому, часы серебреные… хочешь? И этого еще… вот на записочке батюшка написал, Карбинзона. Антиресно очень, про пупугая… и я бы послушала…
Поломался-поломался – три дни на базар не выезжал, теста не вертел.
– Ладно, – говорит, – покупай часы. И про этого, про пупугая… хочу дознать, чего там антиресного. Все-то вы, – говорит, – на своё вертите, вот погляжу…
Ну, ему Матрена Ивановна и часы серебряные, и про Робинзона, про пупугая, купила. Часы навесил,
– Все это, – говорит, – пустяки, глаза мне отводите, чтобы на вас работал. Я, – говорит, – энти штуки знаю! Я, – говорит, – вам не Робинзон! Вы мне, – говорит, – мозги-то не мутите!
Во, стал как достигать! Однако обошелся.
Папироску в зубы.
– Заваривай, – говорит, – тесто! Черт с тобой.
Матрена Ивановна и глазам не верит – за табак принялся! А тот – ногу за ногу – поплевывает-дымит.
– Да ты Бога-то у меня закурил! – кричит ему.
– Какого-такого еще Бо-га! – Ванюшка-то. – Сказки-то энти знаем! Нет никакого Бога, а… все через обезьяну!
Ну, тут уж Матрена Ивановна заробела. Оробела-пополовела, да как схватит скалку да Ванюшку по голове:
– Уймись, дурак! Бог убьет!..
А тот только ухмыляется:
– А ну-ка, – говорит, – погляну! Пущай попробует, себя докажет!..
Во, какой сукин сын, – обнаглел и обнаглел! – Мы, – кричит, – теперь уче-ные!.. Все природы-законы знаем! А вот извольте доказать, сколько у тебе моего поту-крови в укладке схоронено?
Кому чего на сторону идет?..
– Да ты сбесился, а?!. – мать-то ему, – женщина, понятно, леригиозная… и о-бида! – Да как ты смеешь меня позорить?!
А ему все смешки.
– Все дознаем, какие у кого полюбовники были, да как из законного сына для господских щенят соки выжимать! Думала – Рибинзонами мне замажешь?!..
Стала Матрена Ивановна Ванюшку крестить.
– Свят… свят… свят… сбесился… батюшки, очумел-сбесился! Отыди, сила нечистая…
Да святой водицей его, а он у ней чашку – р-раз!..
Что тут делать?! К отцу Семёну.
Подумал-поскорбел…
– Не иначе как он вселился! Молитесь… Против сего одно средство – молитва!
А Ванюшка тем делом к своему советчику:
– По-пал в точку с запятой! Напу-жалась!.. Вильсипеда теперь добьюсь!..
А Маркушка-племянник ему про свое доказывает – ума палата! Поговорили-попили – на вильсипед. Пошел Ванюшка по саду крутиться. Крутился-крутился – да ке-эк об дерево… да головой-то на сук.
Всю машину поломал, башку рассадил… Ну, однако, поднялся, потер башку…
– Теперь, – говорит, – мне все стало явственно, как на ладошке. Так вот как она, такая-растакая, надо мной измывалась. Мне, – говорит, – про пупугая да сапоги там лаковые, а сама вон что-о!..
А Карла-то Иваныч примочки ему пивной, стало быть – еще жару:
– За вильсипед мне потом отдашь, сто рублей, как капиталы отберешь… а дознал я про её досконально… прижила она от барина парочку – Мишу да Гришу, в господском пансионе обучаются… И по вильсипеду им купила, и дом будто отписала… А ты для неё кто выходишь? От мужика-мещанина! И каждый месяц по сту целковых им посылает, для ученья, – на почте сказывали. Понятно, тебе не скажут.
А Маркушка про свое гвоздит:
– Я тебе про высшую правду объясню! И дяденька мой прохвост тоже, зна-ю! А я из ума толкую: все трудящие пусть поймут, чтобы совместно! Такой закон, природный! У дяденьки вон капиталы, а у меня штаны-брюки дырявые? Это позор для всего человечества!
А Карла Иваныч про свое натачивает:
– Тебя, простоту, жалеючи говорю! Ты ей какие капиталы баранками добываешь, а она думает – часиками откупилась? Нет, ты все свои капиталы требуй!
А у Ванюшке-то в голове уж дым, как на сук-то нарезался! Пришел домой, а Матрена Ивановна под образами поклоны бьет, за него, дурака, слезами обливается. Как на неё зыкнет:
– Подавай мои капиталы!..
Та его крестом-молитвой, а он пуще:
– Приблудкам своим господским вильсипеды на мои капиталы… мо-жешь?!..
Да ке-эк по голове её звезданет кулачищем, – так замертво и повалилась. За укладки сейчас принялся, всё-то распотрошил, повыкинул. Все клубки размотал, ниток напустил – всё вкруг чисто в паутине заплел-запутал, сети такие навертел – и сам запутался, не выдерется. Нашел три целковых, а капиталов нету! Полы разворотил, квашню вывернул, тесто со зла повыкидал – вот тебе калачи!
Всю посуду перебил-переколотил – нет тебе капиталов! Шумит-ломает, капиталов все добивается.
За Божье Благословение принялся. Все иконы посорвал, из кивотов вытряхнул, – и там нету! За мать, – не на себе ли держит?.. Всюю ободрал, прямо вот… серебряный крест сорвал… Сказывай!..
А она, понятно, уж и не чует. Ну, сейчас водой её из ведра…
– Вставай, не притворяйся! капиталы мои доказывай!..
Открыла глаза Матрена Ивановна да как увидала содом-то гомор – закаменела. Опять, – комод расколотил, печи ломать принялся – не в трубе ли? Стало быть, зачумел. Очкнулась тут Матрена Ивановна да в чем была, простоволосая, – в участок. А в участке-то комиссар-пристав в спинжаке – в шляпе сидит, печатками стучит.
– Не имею, – говорит, – права. У нас теперь прикосновение личности! А пустяками не беспокойте, у нас дела спецыальныя!
Та ему в ноги:
– Да ваше превосходительство!.. да он эдак и дом спалит… кто же его теперь унять может?! В него, – кричит, – бес вселился!
А печатник сме-ется!
– Что еще за бес? Это, – говорит, – в нем наличности появление! И некогда мне с вашим делом, надо умыть руки!
Во, какой!
Уставилась на него, понятно, Матрена Ивановна да задом от него, задом… Бежит проулком, глядь – Мартын Данилыч идет, старший городовой, уж расчелся. Ну, уцепилась за него Матрена Ивановна: