Инородное тело
Шрифт:
– Мы всегда харчимся у этого Макдоналдса – нас там каждая собака знает, – продолжил он. – А они решили, что могут просто так прийти и перебить нам весь бизнес!
– Бизнес?
Быстрый взгляд Евсеенко скользнул по лицу Трофименко, выражавшему откровенную заинтересованность. Не сболтнул ли он чего лишнего?
– Ну, нужно же как-то выживать, – пробормотал он, все же решив, что большой беды из этого не будет: в конце концов, Россия – страна со свободной капиталистической экономикой, разве нет? – Но мы берем только свежак! – тут же добавил он в свое оправдание. –
– Значит, вы все это продаете?
– Когда удается. А больше, конечно, сами используем, а те, пришлые, решили нас обобрать, как лохов… Только шиш им вышел – не на тех напали!
Бомж гордо расправил плечи и бросил на Павла взгляд, исполненный чувства собственного достоинства. Интересно, подумал Трофименко, как человек, униженный уже самим способом своего существования, неожиданно обретает подобие гордости, как только окажется в соответствующих обстоятельствах!
– А что, – проговорил Трофименко спустя несколько минут, – та помойка, у Макдоналдса, – единственное место, где вы обретаетесь?
– Да нет, конечно! Другие места есть, хлебные. Но та – самая лучшая, потому как свежачок там, понимаешь, начальник?
– А одежду вы где достаете?
Бомж слегка заволновался.
– Да где-где… Где придется – вот где! Отец Андрей подкидывает иногда – ему приносят то, что не нужно, прямо в церковь. Или вот, к примеру, народ выкидывает то, что не по размеру, или покойники… короче, если кто помирает, ему ведь шмотки не нужны больше, так?
– И ботиночки эти вы тоже взяли у того, кому они больше не нужны, да? – вдруг подавшись вперед, задал вопрос Трофименко, огорошив Евсеенко. – С покойника сняли?
– Я?! Да нет… Да я… – забормотал тот, шныряя глазами по небольшому помещению камеры, словно надеясь отыскать некую лазейку, через которую он смог бы выскользнуть наружу. – Да ты что, начальник, на помойке я нашел эти ботинки – лежали там вместе с другим барахлом!
– Ну да, новые ботинки от «Тестони» валялись на помойке – очень убедительно, гражданин Евсеенко!
– От… какого еще «Тестони»?!
– Фирма такая. Знаете, сколько стоят эти штиблеты, Петр Владленович? Четыреста тысяч!
– Ч-четыреста т-тысяч – чего?!
– Рублей, Петр Владленович, наших российских рублей! За такие деньги можно и убить, верно?
– У-убить?! – прошелестел Евсеенко, буквально вжимаясь всем телом в лавку, на которой он сидел. – Господь с тобой, товарищ следователь… К-к-как убить-то?!
– Ну, это вы мне расскажете – как убили Валерия Щукина, у которого вся жизнь молодая была впереди! Расскажете?
– Да я… Гражданин следователь, я тут ни при чем! Никого я не убивал, да я в жизни никого пальцем не тронул…
– Правда? А вот по протоколу задержания этого не скажешь! – парировал Павел, потрясая тонкой папкой перед носом Евсеенко. – Телесные повреждения, сломанные носы, трещина в челюсти…
– Так то ж в драке получилось – не смотрел я, куда бью! Да и не один же я был, много нас… А они, думаете, стояли и смотрели? Да они нас так метелили – спасибо, патруль мимо проезжал, а то еще неизвестно…
– Где вы достали эти ботинки? – сурово спросил его Павел.
Инстинктивно бомж подобрал под себя ноги. Трофименко, сам от себя не ожидая такой реакции, вдруг почувствовал жалость. Ежу понятно, что этот несчастный, опустившийся мужик никого не убивал, но надо было ковать железо, пока горячо, и Павел не мог позволить человечности возобладать над здравым смыслом.
– На помойке нашел, я же говорю! – упрямо отозвался Евсеенко.
– Неправда, и я это легко докажу! Парень, с которого вы сняли обувь, лежит сейчас в морге. Его родители спят и видят, чтобы убийца понес заслуженное наказание. Знаете, кто его отец? У него собственная охранная фирма, так что можете себе представить, что он с вами сделает, если узнает, что вы причастны к убийству!
– Вы не можете… Я же ни в чем не виноват!!!
Павел действовал по «инструкции», применяемой Карпухиным. Переходить от уговоров к угрозам нужно быстро, без предупреждения, и «брать на понт» любыми способами, даже незаконными, – в конце концов, к делу это не пришьешь, и по завершении следствия останутся лишь слова обвиняемого против слов следователя – не приходится задумываться над тем, кому поверят больше в случае чего.
– Сами понимаете, гражданин Евсеенко, – продолжал Павел, не переводя дыхания, – мы не можем держать вас здесь вечно. От нас тоже требуют результатов, и мне придется их предоставить. Как ни крути, но на вас – именно те ботинки, которые проходят по делу об убийстве, а отец жертвы…
– Я не убивал! – пискнул вконец перепуганный бомж. – Он уже мертвый был… Совсем!
– Так-так, продолжайте! – потребовал Павел. – Чем больше вы расскажете, тем больше я смогу для вас сделать. Возможно, вы и в самом деле непричастны к гибели Щукина, и тогда вам совершенно ничто не угрожает…
– Ну да – не угрожает: а вдруг они ночью явятся и…
Бомж внезапно замолчал.
– Кто явится ночью?
– Они! Это у вас – теплая постель, двойные двери небось, а у меня… В чистом поле, можно сказать, ночую, без защиты!
– Вы кого-то конкретного опасаетесь? Вы знаете убийц?
– Да кто ж их не знает, вурдалаков этих?!
– Кого-кого?!
– Ну, этих… кровопийц, – нерешительно пробормотал Евсеенко, отводя глаза, словно ему вдруг стало стыдно за свои слова.
– Кого, если не секрет, вы кровопийцами называете, Петр Владленович? – смягчая тон, спросил Трофименко.
– Кого-кого… да их же и называю… Тут в одной газете прочитал, что вампиры разгулялись не на шутку. Думал, врут все газеты-то, а тут сам увидел, своими глазами…
– А вы, значит, и газеты почитываете?
– А что? – снова расправил плечи бомж, словно опровергая мнение о безграмотности людей, волею судьбы и алкоголя оказавшихся на улице. – Мы всегда в курсе последних событий! Правда, телик редко посмотреть удается – если только в приюте… Иногда еще передвижная «Скорая» подъезжает, и тогда можно в креслице расслабиться у экрана, пока они свое дело делают. Но прессу я регулярно просматриваю!