Иной мир
Шрифт:
В кабине стоял Джефсон и смотрел в иллюминатор. Его лицо отражалось в затемненном стекле.
— Почему ты смеешься? — недоверчиво спросил Седрик.
— Я не смеюсь, — заверил его Джефсон.
— Конечно же, ты смеялся.
— Я не смеялся. Я смотрю на Землю уже двадцать минут или даже немного больше.
— Я не понимаю тебя, Генри, — ответил Седрик очень тихо, ведь он знал, что не должно было быть никаких споров. — Твое лицо отражалось в зеркале. Я мог отчетливо видеть, что ты над чем-то смеялся. Ну и что с того? Ничего, совсем ничего. Но ты отрицаешь это. Почему? Почему ты не скажешь открыто и честно, что ты только
— Черт возьми! — воскликнул Джефсон, — я не смеялся. — Черта я забираю обратно.
Седрик отмахнулся.
— Хорошо, ты не смеялся. Оставим это. По всей видимости, я уже страдаю галлюцинациями.
— Возможно.
Седрик на мгновение рассерженно замолчал. Затем он сказал: «Я считаю, что это не по-дружески. Да, пой ты или смейся, сколько тебе будет угодно, но лгать мне в лицо, из-за такой мелочи — этого я не понимаю».
Джефсон напрасно клялся, что не смеялся. Еще совсем немного, и этот незначительный повод стал бы отправной точкой серьезного скандала. Но Джефсон что-то «обнаружил». Он заметил крошечную светящуюся точку, которая по его мнению не могла быть звездой.
Седрик забыл, на что он сердился еще несколько секунд назад. И оттого, что они искали такую светящуюся точку, они были скорее склонны считать, что обнаружили цель их путешествия. Они оповестили по тревоге Массиму и Дамара, а Седрик весьма охотно сообщил бы и в ЦУП об их открытии. Но их бортовые приборы нельзя было обмануть. Искусственное небесное тело было бы отчетливо видно в зеркальный телескоп. Но эту светящуюся точку нельзя было увеличить. Это была далекая звезда, разве что только видимая невооруженным глазом. Разочарованно они прекратили свои наблюдения. Область, в которой должен был двигаться по своей орбите «Дарвин», все еще находилась от них на расстоянии более чем в восемь миллионов километров.
Они были в пути восемьдесят девять дней. Их лица были обрамлены бородами, под глазами были мешки. Путешествию не было конца. Разнообразие привнесло в эти бесконечные дни лишь приближение к Марсу. Из Центра поступили распоряжения провести точные исследования соседних планет.
В телескопы таинственная планета выглядела как огромная Луна, а оба ее спутника, Фобос и Деймос, как слабо светящиеся объекты. Они провели измерения в различных местах поверхности Марса, видели горы и большие, светлые поверхности, которые раньше принимали за океаны. Но ее важнее показался им внутренний спутник «Фобос», о котором было высказано столько предположений. Они не могли различить детали, но их измерения показывали, что он не мог быть шарообразной формы. Его наибольшая протяженность составляла пятнадцать тысяч триста метров.
— Если это только все же не искусственный спутник? — сказал Седрик, вспоминая о разговоре с Гонор`e Р. в котловине Камбо. — Возможно, там действительно совершает круг по орбите большая орбитальная станция.
— Кто мог ее построить? — спросил Дамар. — Средняя температура на Марса составляет минус пятнадцать градусов. При таких условиях не может развиться разумная жизнь.
— Возможно, не такая, какой мы ее знаем, возразил Джефсон, — но почему не может быть никаких других форм жизни?
Массиму сказал: «Если бы на Марсе когда-нибудь существовали более высокоразвитые формы жизни, существа, которые могли построить такую орбитальную станцию, тогда они возможно и не погибли. Они бы давно уже дали о себе знать. Странно, все, что люди не могут объяснить сразу, побуждает их к самым нелепым предположениям. Это относится и к так называемым каналам на Марсе».
— Но их же фотографировали, — сказал Дамар.
— Фотографировали и рисовали, но то и дело обнаруживались измененные формы. Между тем мы давно знаем, что эти так называемые каналы объясняются погодными явлениями. Если сфотографировать землю с большой высоты весной или осенью, то при благоприятных условиях можно обнаружить похожие образования. В некоторых местах, которые освещены Солнцем, снег растаял — на его фоне выделяются темные канавы. Они выглядят как каналы. Через несколько лет мы получим точную информацию о географии Марса.
Дебаты о Марсе и его спутниках, измерения и фотографирование оказали благотворно влияние. Их нервозность убавилась, у них больше не было времени волноваться из-за мелочей. Фотографии было необходимо отправить в центр, были запросы, недопонимания и долгие отчеты. Это волнение продлилось восемь дней, затем планета отдалилась на глазах. На борту снова царили будни, сообщения в ЦУП ограничивались рутинными передачами, и в этом они тоже больше не слишком соблюдали точность. Привычка притупила ее, малейший пустяк вызывал пререкания, словно речь шла о невероятно важных вещах.
В таком состоянии растущего волнения и раздражительности Массиму и Дамар проявили себя как самые уравновешенные. Возможно, определенное чувство вины Дамара привело к тому, что он сдерживал себя прежде всего по отношению к Седрику. За несколько дней до того как они достигнули расчетной орбиты, все же произошло нечто, поставившее под угрозу их дальнейший полет. Массиму заболел. Он уже несколько дней забросил гимнастику, стал вялым и больше ни к чему не проявлял интерес. Поначалу этого никто не замечал. В глаза бросалось только то, что он был постоянно уставшим. Затем последовал вызов из центра, и Дамара попросили еще раз проверить все показания приборов, которые снял Массиму. Согласно этим данным на борту должна была бы царить температура семьдесят градусов Цельсия. Выяснилось, что Массиму все перепутал.
Дамар принял командование на борту. В центре совещалась комиссия врачей, относительно того, как можно помочь больному. Для этого было дне было достаточно данных о сердечной деятельности и давлении. Врачи попросили анализы крови и мочи. Все четверо прошли соответствующую подготовку для таких исследований, но когда они захотели осуществить задачу, они больше не могли вспомнить, как должен был проводиться такой анализ. Память подвела даже Дамара. Главврач ЦУПа объяснил им каждое движение. Седрика попросили помассировать своего заболевшего товарища, Джефсон и Дамар должны были взять анализы. Джефсон делал эту работу с большой неохотой.
— Это невероятная несправедливость, — со злостью сказал он, — как я докатился до того, что трясу его анализами?
— Делай, что тебе говорят, — приказал Дамар.
— Если бы это хотя бы имело смысл, — продолжал ныть Джефсон, — этому не будет конца. Я скажу тебе, Дамар, мы никогда не найдем их, и если мы пролетим так еще пару дней, мы никогда не вернемся на Землю.
Дамар молчал, и это молчание было наполовину согласием.
Седрик устало забрался в маленький лазарет.
— Я совершенно без сил, — сказал он, — Массиму лежит там словно чурбан и не движется с места. Он спит. Я думаю, он умрет.