Иной мир
Шрифт:
— Все умрут! — неиствовал Паганини, — этот мир будет уничтожен!
Когда мы его схватили, он не оказывал сопротивление. Он достиг своей цели и был доволен. Мы снова привязали его к стене каюты. Но на этот раз так, чтобы он больше не смог освободиться. Мы связали ему ноги и настолько крепко привязали его запястья к ручкам экспандера, что он больше шевельнуться не мог. Если бы мы сделали это раньше!
Результат его разрушений был основательным. Пока Гиула и Соня собирали водоросли и спасали от жидкой питательной среды то, что еще можно было спасти, мы осмотрели установку, которой мы были обязаны
— Этого не может быть, — прошептал Чи, — все, что угодно, только не это.
— Гиена воет, — сказал Гиула. — Вчера у нас еще был выбор: он или мы. Он победил, теперь мы умрем от голода и от жажды.
Я больше не мог думать, у меня было такое чувство, что я задыхаюсь.
Шестое июня
Мы часами пытались восстановить работоспособность установки. Напрасно, чудесное творение человеческого разума, подсмотренное у природы, находилось в состоянии покоя. Человеческий мозг разрабатывал его в течении десятилетий, человеческим мозгом направлялась рука, которая мгновенно уничтожила его. Только очистной установке не досталось; бесцветная жидкость, которая утоляла нашу жажду, продолжала образовываться. Нам приходилось умирать с голода.
Сколько еще дней? Чи перепроверял запасы. Он делал это основательно, разделил все продукты питания по содержанию витаминов и калорийности, подсчитывал словно фармацевт, словно этот день уже наступил. В конце он озабоченно сказал: «Если мы каждую неделю будем принимать в пищу минимум, наших запасов хватит на восемь месяцев. Этого мало, очень мало». Он подумал об информационных зондах. Согласно его расчетам должен был пройти год, пока нас могли спасти, в случае, если эти зонды когда-нибудь найдут.
— Закончим с этим, — сказал я, — все против нас; астероид был против нас, муха была против нас, Паганини против нас — теперь еще и время.
— Я рассчитал очень щедро, — сказал Чи, — я нарочно оценил больше. Зонды могли бы обнаружить и раньше. Они будут достаточно умными, чтобы стартовать не сразу, потому что мы летим им навстречу…
— О чем ты говоришь вообще? — оборвал его Гиула. — Прекрати сочинять свои сказочки. Все то время, что мы торчим в этом ящике, ты цепляешься за какие-нибудь меры по спасению.
— Это не сказочки, Гиула, — взволнованно воскликнул Чи, — я могу доказать тебе это, черным по белому. У нас нет никакого повода, чтобы сдаться.
— Конечно, нет, Чи, все чудненько. Однажды они появятся и скажут: Привет, вот и мы. Те слова о падении на Луну были всего лишь нашей маленькой шуткой. И памятник вам мы тоже воздвигли шутки ради — человечеству нужны герои…
Я произнес все это в шутливом тоне, несмотря на то, что на душе у меня кошки скребли.
Чи растерянно ответил: «Ну поверьте же мне, я прошу вас, поверьте мне, мы еще можем надеяться…»
— Я во всем виновата, — отчаянно сетовала Соня, — я знала о его состоянии лучше, чем вы, не следовало присмотреть за ним.
— Никто из нас не виноват, — сказал Чи, — и он тоже. Это бесполезно, думать об этом. Я одного хочу от вас: не оставляйте меня одного. Подождите эти восемь месяцев, пока мы не примем вместе последнюю порцию. Соня…» Он умоляюще посмотрел на нее.
— Я не оставлю тебя одного, Чи, — сказала она.
— Гиула.
— Зачем нам столько мучаться? Зачем еще раз проходить половину пути вокруг Солнца?
— Я хочу услышать от тебя ответ.
Гиула глубоко вздохнул.
— Да пожалуйста!.
Я сказал: «Прежде не спрашивай меня, что остается мне кроме того, как сказать да? Хотя…»
Я сдержался, и не произнес последнее предложение. Чи вытянул руку.
— Ампула, Гиула. Она все еще у тебя.
— У меня она прекрасно сохранилась.
— Я хочу ампулу.
— Отдай же ему, — сказал я, — он ее у тебя не сожрет!
Потребовалось еще несколько наставлений, пока Гиула расстался с ампулой.
Двенадцатое июня
Как вдруг дорого стало время. Еще восемь месяцев. Мы знаем день нашей смерти, мы рассчитали, когда мы съедим последнюю порцию. Пригоршня пищи, плюс немного похожей на студень массы, которая усыпит нас навсегда. «Morscertus, horaincertus» [26] — сколько времени прошло с тех пор, как я выучил это и прочие изречения? Только эти латинские мудрости больше не соответствуют истине, потому что мы не только знаем нашу смерть, но и время ее наступления.
26
(лат.) Смерть известна, час нет.
Я не боюсь этого часа; я жду его со спокойствием. Меня занимает другое. Имела ли вообще смысл моя жизнь? Что я упустил и пропустил? Пожалуй, я ничего не пропустил, но упустил многое. Мне нашлось бы еще столько важного сказать моему мальчику. Не беспокоились ли мы все немного о тех, которые последуют за нами? Они часть нас, несут в себе наши мысли о будущем. Как будет выглядеть это будущее? Тот ли это путь, который мы должны были пройти? Или же это увенчанный цветами путь, о котором мечтали поэты и философы? Это просто, сказать — да или нет — точности быть не может.
Странно, теперь, когда наши дни сочтены, мы живем в лучшей гармонии. Только пленный неистовствует, действует нам на нервы. Мы заткнули себе уши, но его вой проникает прямо в мозг, и мы слышим его, даже если он на мгновение затихает. Чи снова занимается своими формулами. Я не понимаю, как он может сконцентрироваться при такой шумихе.
Четырнадцатое июня
Еще восемь месяцев. Мы еще никогда не были так едины, как сейчас. Мы чувствовали, не произнося вслух: Мы братья и сестра. И нас волнуют все те же вопросы мысли, и мы таим все то же зло на пленного. Мы не ненавидели его за то, что он ограничил нашу жизнь, мы начали ненавидеть его за то, что он доводил нас до края безумия своим воем. Паганини не продержится это время, но если он скоро не умрет, на нас тоже можно будет поставить крест. Чи, потеряв всякую надежду оказался выполнять свою работу.