Иной жизни для себя не представляю! Книга седьмая. Халявные баксы.

Воронецкий Александр Васильевич

приготовь, не меньше.»

« Зачем столько то?» - это Дока вопросил уже озабоченно.

«А потому, что меньше двух сразу надевать бесполезно – от

вонизма остановка дыхания случиться может!» Дока закивал

головой, соглашаясь, и я его еще раз предупредил: «Нашему

гринписовцу – ни слова!» На что он кивать головой продолжил.

Часть девятнадцатая.

Возле домика, когда я и Владимир прителепали к нему

после

следующего трудового дня, стояла шашлычница, шампуров

на тридцать, а рядом в куче наломанные ветки саксаула. Дока

постарался. Но самого поблизости не оказалось, и нанизывать

мясо на куски алюминиевой проволоки, о которых он тоже не

забыл, пришлось нам двоим, после душа и приведения себя в

божеский вид.

Отсутствовавший нарисовался ровнехонько к моменту,

когда последний кусочек мяса был нанизан на последний шампур

– а их получилось ни много, ни мала, а целых шестьдесят штук.

« Во-время явился», - метнул Владимир на того хмурый

взгляд - не мог не съехидничать: кто-то гуляет, а другие из сил

выбиваются. Технарь с ответом не задержался:

«Ну да, к вам шашлычница и саксаул с неба свалились!» - с

не меньшим ехидством адресовал это Владимиру, и дальше

продолжил вроде как мне персонально, - «Хорошо ребята

помогли, не забыли, что мы им вчера пол сайги притаранили!»

Постоянный обмен любезностями между ребятами

настроение у меня только улучшал. Знал прекрасно, что за

безобидными перепалками скрывается дружба и привязанность,

которые выражались таким вот нетипичным способом. И сейчас

радовался, что недавняя между ними размолвка из-за желания

одного поковырять золотишко, практически ушла в небытие –

начал Владимир и с Докой, и со мной разговаривать, о камнях и

рудном отвале уже не вспоминал, и даже привычно пытался

всунуться в любое дело или разговор первым. Поэтому мне

оставалось только улыбнуться:

«Хватит напрягать друг друга, пора шашлычницу

распаливать!»

Минут через сорок развели в лагере такой аромат, что из

домиков вываливались их обитатели, смотрели в нашу сторону, и

откровенно принюхивались. Первую порцию, тридцать шампуров,

мы тоже только понюхали – утром я пригласил Сергея на наш

сабантуй, но он замялся и объяснил, что неудобно, вернее это не

понравится Николаю Игнатовичу. Я не стал спорить: к шашлыку

у нас кое-что было, и я не знал как этим в присутствии геолога

распорядиться – сухой-то закон никто не отменял, а он все ж

тоже начальник и выпивать с подчиненными прилюдно не с руки.

Поэтому

уговаривать не стал, а пообещал шашлычка принести в

балок, что бы и ему, и Николаю Игнатовичу хватило. Вдвоем–то

они могут бутылочку открыть, и все будет тип-топ, никто

нарушения закона не заметит. Сергей посмеялся над моими

измышлениями, но за шашлык поблагодарил заранее. Двадцать

первых шампуров я ему и отнес, а еще десять – «земляку» Феде,

если его можно так назвать из-за давней когда-то работы в одной

партии.

Со второй порцией, тридцатью шампурами, мы расправлялись

 до темноты и даже ее немного прихватили.

Давно не наслаждались этим блюдом, считавшемся у геологов

самым вкусным и изысканным. Шашлык из сацгачатины безумно

ароматен и тает во рту, чего не скажешь о приготовленном из

любого другого мяса. В свое время я в этом убедился

окончательно: однажды в партии на женский день, восьмое

марта, мужики запланировали грандиозный сабантуй. А мне и

еще одному геологу было поручено обеспечение мясом. Мы за

ним поехали, добыли одного рогача, и совершенно случайно,

домашнего барана, который непонятно когда и где отбился от

стада, и которого ожидала неминуемая гибель от зубов волка или

даже лисы. Все мясо пошло в шашлык, но сайгачье было

съедено до последнего кусочка, а бараньего много осталось,

причем не целых из него шампуров, а попробованных на вкус и

отложенных в сторону кусочков, как более жестких и менее

ароматных.

Повеселевший после вина Владимир незаметно из домика

испарился, а мы втроем – я, Дока и Варя еще долго болтали,

смеялись нал Докиными анекдотами, рассказывать которые тот

большой мастер. Потом с Варей я прогулялся возле лагеря,

«позаикался», как когда–то выразился Владимир, о любви, и

скоро мы разошлись – завтра ожидался тяжелый трудовой день.

Но быстро попасть под одеяло не удалось. За мое

отсутствие ребята в домике немного прибрались, скрыли следы

недавнего веселья, и сидели за столом. Увиденному я немного

удивился – спать давно пора, но когда первым заговорил почему-

то Дока, а не Владимир – удивился уже по настоящему.

«Послушай, что он принес», - заинтриговал меня для

начала, потом кивнул в сторону Владимира, и для него же

добавил, - «если захочет, умеет с людьми разговаривать и

нужное вытягивать!»

Владимир молчал, но мысли о собственной значимость его

определенно переполняли, непостижимым образом