Иной

Я стоял на деревянном помосте, с петлей на шее, а палач возился у моих ног, пытаясь расшатать заевший рычаг.

– Вешай его! Быстрее давай! – крикнул кто-то из толпы.

Остальные зеваки на площади поддержали горлопана нестройным хором.

Я дернулся, пытаясь высвободить связанные за спиной руки, но пеньковая веревка не поддалась. Лишь сильнее заныло плечо, отбитое дуболомами-охранниками при первом допросе.

– Растуды

И принялся остервенело пинать неугодное устройство.

Всю прошлую ночь лил сильный дождь. Деревянные передачи и упоры отсырели, разбухли и теперь никак не хотели крутиться. Палач же, напротив, желал этого сильнее всего. Это отчетливо читалось в его уставших заплывших глазах, злобно взирающих на меня из вырезов черной маски. Скорее бы уже вздернуть очередного гада и идти отдыхать.

Едва представил я эту картину – вишу, дергаюсь, язык на бок вывалил, глаза выпучил, – как тут же прошла боль в плече. Руки начали напрягаться сильнее, пытаясь расслабить, хотя бы чуточку, крепкие узлы.

– Видимо боги не хотят твоей смерти, Харпер, – произнес в полголоса прокурор, сверкнув глазами на палача.

– Ваша истина, господин первый прокурор! – прошептал я, вымучивая улыбку. – Не хотят. Так может и не надо тогда злить богов?

Прокурор звонко рассмеялся.

– Нет, я правду говорю! Богов злить – себе вредить. Житейская мудрость, всем известная. А я и живой еще сгожусь.

– Кому ты сгодишься, пес паршивый?! – резко переменившись в лице, зарычал прокурор. – Мне? Или королю? Или его младшему брату, чью жену ты соблазнил?

Прокурор вдруг подошел ко мне в плотную, схватил за грудки и как следует тряхнул. Его рыбьи глаза уставились на меня. Широкий рот перекосился.

– Все было по обоюдному согласию… – уточнил я, отстраняясь назад, насколько позволяла веревка.

– А вазу ты украл тоже по обоюдному согласию? – брызгая слюной, крикнул он в лицо.

– Это была благодарность его жены!

– Тебя зарезать надо было там же, а не вот это вот все, – прокурор кивнул на площадь. – Устраивать.

Я не стал возражать. Пытаться объяснить человеку что-то, когда у самого петля на шее болтается, неблагодарное дело. Уж лучше промолчать, от греха подальше.

– Ну, что там у тебя? – повернулся прокурор к палачу. – Долго еще возиться будешь?

– Дык шестеренки, растуды их! – промычал тот, пнув ногой по механизму. – Не хотят вертеться!

– Это у тебя в голове мозги не хотят вертеться! Смажь салом или маслом – и все у тебя пойдет!

Палач почесал затылок, согласился:

– И то верно, – и вдруг, задумавшись, спросил: – Только, это самое, где мне сало взять то?

Прокурор злобно зыркнул на него, прошипел:

– Я сейчас с твоей задницы сало срежу! Пошел прочь с глаз моих, идиот!

Палач вновь принялся остервенело осыпать механизм пинками. С каждым новым ударом шестеренки со скрипом немного проворачивались. В какой-то момент я даже почувствовал, как пол подо мной стал по чуть-чуть разъезжаться.

– Что, запахло жареным? – улыбнулся прокурор.

– Пока только вонью изо рта, господин прокурор, запахло. А больше ничего не чувствую, – придурковато ответил я.

Молить бы мне сейчас о пощаде, рыдать и давить на жалость… но ничего это я не делал. От страха принялся глупо шутить и подначивать своих убийц. Боги, остановись же, Харпер, остановись!

Страх – странная штука. Кого-то он делает молчаливым, кого-то, напротив, заставляет кричать. А меня превращает вот в такого идиота, не способного держать язык за зубами.

– Что?!

Прокурор вытянулся в лице, выпучил зыркала, словно и ему сейчас на шею повесили петлю и как следует затянули.

– Что ты сказал?!

– Говорю…

Тяжелый удар в живот заставил подавиться словами.

Крепко отвесил, ничего не скажешь. Поставленный удар. Сразу видно, что за плечами долгие годы тренировки на других заключенных.

Я застонал. Но даже согнуться не получилось, чтобы хоть немного унять адскую боль – удавка не дала этого сделать.

– Еще тебе прописать?

Я что-то промычал в ответ.

– Долго там? – вновь крикнул кто-то из толпы. – Дождь опять намечается. Мокнуть не охота.

– Вздерните его уже наконец! Сколько можно ждать? – крикнул второй и швырнул в меня гнилой помидор.

Я глянул на стоящих. Собралось много всякого сброда, не только людей, но и отщепенцев с иных рас – вампиров, урлов, варлагуннов и даже парочка гномов. Их сильное желание увидеть мою скорую смерть понятно. На мне вон какие башмаки кожаные, ладные, и штаны еще вполне себе ничего, и ремень с рубашкой. Чего добру пропадать?

А вот непонятно мне было совсем другое. Как так все получилось? Как угораздило меня попасться? Ведь известно каждому – Харпер Тень неуловим. Как ни старайся, сколько ловушек не расставляй, сколько бойцов не ставь в караул – все равно не поймаешь полуночного вора и плута.

А тут вдруг так банально угодил в капкан. И ведь не хотел же к этой вздорной бабе идти. А все же пошел.

Хотя баба вполне себе ничего. Я бы даже сказал – огонь. В трактире ее повстречал. И выпил вроде не много, а потянуло. Было на что посмотреть. Такого узкого корсета нет во всей Маринии! А уж там знают толк в красоте! И груди этой стервы выпирали из тесных одежд шибко нагло и зазывно.

Не удержался. Пошел.

А дальше уже дело техники. Разговорил, угостил вином, предложил посмотреть на прекрасные звезды Рыбного квартала.

И закружило.

В голове хмельно шумело, баба эта так же хмельно хохотала. Ночь, звезды, тропа, мы идем, идем, идем… дом, слишком шикарный, в пьяном тумане успеваю лишь заметить золотые ручки на двери, и потом кровать, огромная, с шелковыми простынями, и жаркая ночь, едва не спалившая все вокруг от вспыхнувшей вдруг страсти…

Проснулся я от того, что кто-то тряс меня. Я разлепил глаза… и сразу тикать.