Инстинкт убийцы
Шрифт:
— Джин с тоником.
Виктор поманил бармена и сделал заказ за нее.
— Что там с Гейбом? — спросила Фейт.
Виктор развернулся к ней. Она увидела, что искорки в его глазах немного потускнели.
— Это официальный вопрос?
— Да.
Он обхватил пальцами бокал с виски.
— Я вижу, что честность для тебя не проблема.
— Увы, — кивнула Фейт.
Она еще не встретила мужчину, который считал бы это качество достоинством.
— Можно задать тебе вопрос? — снова заговорил Виктор. — Когда ты мне сегодня позвонила, то сказала, что не хочешь запускать Гейба в систему. Что ты имела в виду?
Фейт молчала, потому что
— Наверное, правильнее всего будет сразу признать, что полиция славится тем, что заколачивает кувалдой канцелярские кнопки. У нашего департамента для каждого случая имеется определенная процедура. В случае с Гейбом я могла поместить его под опеку с целью защиты. Для этого я вызвала бы карету скорой помощи либо лично доставила его в больницу Грейди. Я бы сказала им то, что он сказал мне. Он признался в том, что раньше уже пытался себя убить. Он признался в том, что снова об этом подумывает. Самоубийство стоит восьмым в списке самых распространенных причин смерти среди молодежи. Мы очень серьезно относимся к таким вещам.
Все это время он продолжал пристально смотреть ей в глаза. Фейт уже не помнила, когда в последний раз встречалась с мужчиной глазами на сколько-нибудь продолжительное время. Когда мужчина так внимательно слушал то, что она говорит. Ну, за исключением тех случаев, когда она зачитывала им их права. Но эти случаи вряд ли могли льстить ее самолюбию.
— Итак, предположим, ты отвозишь его в больницу. Что происходит после этого?
— За ним установили бы двадцатичетырехчасовое наблюдение. Потом, если бы он распсиховался и отказался от лечения, что в его случае было бы вполне объяснимо, он имел бы право подать прошение об освобождении и предстать перед судом. В зависимости от того, как бы он изложил свою просьбу, от того, счел бы судья его вменяемым или нет, и от того, успел бы осматривавший его врач явиться в суд или нет, его или освободили бы, или отправили обратно для более тщательного обследования. В любом случае его имя попало бы в компьютер. Его личная жизнь навеки оказалась бы записана в общенациональной базе данных. И это при условии, что его не арестовали бы за какое-нибудь правонарушение.
— А я считал запутанной университетскую систему, — покачал головой Виктор.
— Почему бы тебе мне о ней не рассказать? — предложила она. — Поверь, офисная политика гораздо интереснее правил полицейского делопроизводства.
Он положил руку на спинку ее стула. Сквозь тонкую хлопчатобумажную блузку она ощущала тепло его тела.
— Сделай мне одолжение, — сказал он.
Во всяком случае, это было то, что услышала Фейт. Слух начал отказывать ей, как только Виктор к ней прикоснулся. Возможно, все объяснялось игрой ангелов на арфах или взрывающимися вокруг фейерверками. Может, ее напиток оказался слишком крепким или ее сердце слишком одиноким.
Сделав над собой усилие, Фейт наклонилась вперед и сделала большой глоток из бокала.
Виктор поглаживал ее по спине большим пальцем, и она не могла понять, он с ней флиртует или побуждает продолжать рассказ.
— Что повлек бы за собой арест? — поинтересовался он.
Прежде чем перечислить все пункты ответа на этот вопрос, Фейт глубоко вздохнула.
— На него надели бы наручники, доставили его в участок, сняли отпечатки пальцев, сфотографировали, забрали ремень и шнурки, а также все личные вещи, после чего поместили бы его в камеру вместе с отбросами общества. —
Виктор снова заработал большим пальцем, и снова Фейт не поняла, следует ли ей считать это подбадриванием или более интимным жестом.
— Сегодня ты оказала ему услугу.
— Я в этом не уверена, — призналась она. — Лично мне кажется, я просто спихнула его тебе.
— Я рад, что ты это сделала. В прошлом году у нас была одна студентка, которая приняла слишком большую дозу оксикодона. Она жила не в общежитии, и нашли ее не сразу.
Фейт было несложно представить, что предстало глазам тех, кто ее нашел.
— Мой опыт подсказывает, что те, кто об этом говорит, обычно этого не делают. Беспокоиться надо о самых тихих, о тех, кто замыкается в себе.
— Гейб вел себя не тихо.
— Согласна. Но, возможно, он просто не успел закрыться. — Не зная, куда девать руки, Фейт заказала еще один напиток. — Кто знает.
— Отец отвез его в частную больницу, — сообщил Виктор.
— Хорошо.
Он еще немного ослабил галстук.
— Что еще случилось сегодня? Как продвигается расследование?
— Я уже и так много наговорила, — несколько смутившись, спохватилась Фейт. — Расскажи мне о своем дне.
— Можешь мне поверить, в моих днях нет ничего интересного. Я разбираюсь в дрязгах между студентами, ставлю печати на просьбах о разрешении построить в общежитии чердак, сижу на бесконечных заседаниях по вышеупомянутым вопросам и, если очень повезет, имею дело с избалованными сопляками вроде Томми Альбертсона.
— Как интересно. Расскажи подробнее.
Он усмехнулся над ее поддразниванием, но его следующий вопрос прозвучал очень серьезно.
— Как ты думаешь, вам удастся найти ту девушку?
— Я думаю, что… — Фейт почувствовала, что мрак возвращается, затягивая ее в свою бездну. — Я думаю, что себе я тоже больше нравлюсь без жетона.
— Справедливое замечание, — кивнул он. — Расскажи мне о Джереми.
У Фейт уже зародилось подозрение, что он пригласил ее сюда из праздного любопытства.
— Мы среднестатистическая семья рейгановской эпохи.
— Это похоже на дежурный ответ.
— Так и есть, — согласилась она.
Она не знала, как объяснить ему все, что с ней произошло. За какой-то месяц она перешла от распевания песен «Дюран-Дюран» в щетку для волос в ванной перед зеркалом к тревогам о геморрое и гестационном диабете.
— Расскажи мне, как это было, — мягко настаивал Виктор.
— Я не знаю. Все было так, как ты и можешь себе представить. То есть ужасно. Я, сколько могла, скрывала все от родителей, а потом было уже слишком поздно что-то с этим делать.
— Твои родители религиозны?
Она догадалась, что он спрашивает об аборте.