Институт благородных читателей
Шрифт:
Но вернемся в более ранние времена. Церемоний при дворе Короля-Солнца к середине семнадцатого века развелось немерено и упомнить все было, мягко говоря, проблематично. Например, король не терпел за своим столом едоков с плохим аппетитом, но любил и поговорить в процессе еды, а отвечать суверену с набитым ртом считалось в высшей степени неприлично. Поэтому некоторые придворные только делали вид, что ели, а некоторые выходили из положения довольно своеобразно.
«Хотя в эти годы этикет еще не был установлен окончательно, французский двор совершенно порвал с традициями простоты и патриархальной приветливости, которые можно было еще наблюдать при Генрихе IV; подозрительность Людовика XIII мало-помалу изгнала их
Людовик XIV сидел за отдельным столиком, который, точно председательская кафедра, возвышался над соседними столами; столиком, сказали мы; поспешим, однако, прибавить, что этот столик был все же больше остальных. Кроме того, он был весь заставлен множеством разнообразных блюд: рыбой, дичью, мясом, фруктами, овощами и вареньями.
Портос ожидал сигнала д’Артаньяна, по которому следовало приступать к ужину, но, посмотрев на короля, он вполголоса заметил мушкетеру:
— Мне кажется, можно начинать. Его величество дает ободряющий пример. Посмотрите-ка.
— Король ест, — сказал д’Артаньян, — но в то же время разговаривает; устройтесь так, чтобы, если он случайно обратится к вам, у вас рот не был бы набит: это невежливо и некрасиво.
— Тогда лучше не ужинать, — вздохнул Портос. — Между тем, сознаюсь, я голоден. А тут все пахнет так соблазнительно и щекочет мне сразу и обоняние и аппетит.
— И не думайте, пожалуйста, не прикасаться к кушаньям, — улыбнулся д’Артаньян. — Вы оскорбите его величество. Король обыкновенно говорит, что хорошо работает тот, кто хорошо ест, и не любит, чтобы у него за столом плохо ели.
— Как же можно сидеть с пустым ртом, когда ешь? — спросил Портос.
— Да очень просто, — усмехнулся капитан мушкетеров, — нужно только проглотить все, что будет во рту, когда король неожиданно обратится к вам.
— Отлично.
После этого разговора Портос принялся за кушанья с умеренным энтузиазмом.
Король время от времени посматривал на присутствующих и с видом знатока оценивал способности нового гостя.
— Господин дю Баллон! — обратился он к нему.
В это время Портос был занят рагу из зайца и только что положил в рот половину заячьей спинки. Услыхав свое имя, он вздрогнул и мощным движением глотки отправил кусок в желудок.
— Слушаю, государь, — пробормотал Портос приглушенным голосом, но довольно внятно.
— Пусть господину дю Баллону передадут это филе из барашка, — приказал король. — Вы любите барашка, господин дю Баллон?
— Государь, я люблю все, — отвечал Портос.
— Все, что мне предлагает ваше величество, — подсказал д’Артаньян.
Король одобрительно кивнул головой».
Кто еще не догадался — это цитата из романа Александра Дюма «Виконт де Бражелон». По этому отрывку можно также понять, что с некоторого времени этикет воспринимался не просто как стандарт поведения, а как определенный ритуал общения, особенно с вышестоящими персонами. Но и люди равные друг другу по положению должны были соблюдать тысячи условностей, иначе их просто раздавили бы общественным презрением. Разница между средневековьем и временем знаменитых мушкетеров была лишь в том, что законодателем правил этикета в начале и середине средневековья была церковь, а в позднее средневековье — королевские дворы Парижа, Лондона и других европейских стран.
Появились специальные люди — церемониймейстеры, которые должны были знать и разбираться во всех тонкостях придворного ритуала. Даже монархи не имели права нарушить требования придворного этикета, столь бы строги они ни были, но и сами монархи не могли удержать в голове великое множество всяких «обязательных» мелочей… Для таких занятий существовали «обер-гофмейстеры» и «обер-гофмейстрины», у которых других мыслей в голове вообще не водилось, поскольку им нужно было знать все: от числа и фасона пряжек на обуви и бантов в прическе до церемонии приема гостей.
Так что не только красота требует жертв. В XVI–XVII веках соблюдение правил этикета стало отличительным признаком светского человека. Иногда это становилось даже смешным. Вспомните хотя бы, за что деревенские соседи отказывались признавать Евгения Онегина светским человеком:
Сначала все к нему езжали, Но так как с заднего крыльца Обыкновенно подавали Ему донского жеребца, Лишь только вдоль большой дороги Заслышат их домашни дроги, — Поступком оскорбясь таким, Все дружбу прекратили с ним. «Сосед наш неуч, сумасбродит. Он фармазон, он пьет одно Стаканом красное вино. Он дамам к ручке не подходит, Все „да“ и „нет“, не скажет „Да-с“, иль „Нет-с“». Таков был общий глас.Последний удар деревенским аристократам Онегин нанес тем, что выбрал в секунданты… камердинера, мотивируя это тем, что «малый честный». Это уже вообще ни в какие рамки хорошего тона никаким боком не входило.
Но это случилось много позже, когда насильственная европеизация Руси Петром уже стала привычкой. На Руси же первые письменные правила поведения были составлены князем Владимиром Мономахом и названы «Поучениями». «Куда не пойдете по своей земле, нигде не позволяйте ни своим, ни чужим отрокам обижать жителей ни в селениях, ни в полях… где не остановитесь в пути, везде напойте и накормите всякого просящего… чтите гостя, откуда бы к вам ни пришел, — простой ли человек, или знатный, или посол, — …угостите пищей или питьем… Больного посещайте, мертвого пойдите проводить… Не пройдите мимо человека, не приветствуя его, а скажите всякому при встрече доброе слово…»
Действительно мудрый князь был, ничего не скажешь.
А вот с книгой менее родовитого (точнее, безвестного, скорее всего, коллективного) автора произошел забавный казус. Где-то в середине XVI века (опять-таки до воцарения Петра Первого) был создан еще один уникальный труд, полное название которого «Книга, называемая Домостроем, которая содержит в себе полезные сведения, поучение и наставление всякому христианину — и мужу, и жене, и детям, и слугам, и служанкам». То есть было создано совершенно замечательное практическое руководство жизни людей всех сословий, а не только вышестоящих. И что же? Эта книга, содержавшая в себе кодекс житейских правил, отражавших идеалы духовной, социальной и семейной жизни людей того времени, неизвестно почему стала для последующих поколений символом жестокого обращения с женой, детьми и слугами. Да, «не уставай бия младенца» — это оттуда. Но ведь воспитывали тогда не по Песталоцци и даже не по Макаренко, так что….
Писателя Валентина Пикуля тоже заботил вопрос русского этикета:
«Давайте подумаем над тем, над чем мы никогда не задумывались: когда в веке восемнадцатом люди русские просыпались, когда спать ложились? Календарный вопрос во все времена истории был насущен, ибо от него во многом зависят успехи и благополучие человеческой жизни. Сигналом к пробуждению предков всегда были петухи и восход солнца — летом; зимою же вставали при свечах (баре) и при лучинах (подневольные). Ужинали на закате солнца, чтобы с последними лучами его все снять со стола. Оставлять же стол неприбранным на ночь — Домового кормить! Засиживаться в гостях долго считалось неприличием, такое поведение осуждалось старыми людьми.