Институт неблагородных. Тёмные крылья

Иванова Инесса

В небольшом зале, похожем на партер театра, где вместо красных мягких кресел стояли длинные диваны, соседствующие с низенькими столиками, сидели другие девушки, каждая в одиночестве, и, наклонив головы, слушали песню о шторме в северном Океане, где никогда не бывает тихо.

Ада и Селена уселись на заднем ряду.

— А когда тебе выступать? — шёпотом спросила Ада.

— Тсс! Какая она удивительная, — зачарованно произнесла ундина и уставилась на певунью, лицо которой скрывали длинные волосы. — А песня какая!

Магическая, у меня мурашки по телу.

Ада пожала плечами. На её взгляд, певица излишне старалась и от того выглядела слегка карикатурно со своими заламываниями рук, запрокидыванием головы и высокими нотами, взятыми напоказ.

— Уверена, ты сможешь лучше, — произнесла она, когда пение смолкло.

— Хорошо бы. Я следующая.

— Не бойся, я тебя поддержу.

По сигналу мужчины с носом, напоминающим клюв, который сидел в тени, справа от сцены, конкурсантка поклонилась и заняла своё место в зале. Ада порадовалась удачно выбранному наблюдательному пункту: ей всё видно, а она незаметна для участников этого спектакля.

Селена прошла на сцену, её шаги гулко отдавались эхом в почти пустом зале. Вот она встала и, закрыв глаза, запела на незнакомом языке. Вначале голос дрожал, но постепенно набирал силу, как ручеёк, превратившийся в горную реку. Аде тоже хотелось закрыть глаза и превратиться в слух, слиться с голосом ундины, тёплым и ласковым, как ванна с пеной. Девушка поймала себя на мысли, что так хорошо ей давно не было. На глаза навернулись слёзы, не понимая слов, она была уверена, что поют о маме, той самой, которая впервые видит своего ребёнка и любуется им, беспомощным, но крепким.

И вдруг всё разбилось. Тёмная рука непонятного страха сдавила горло, мешая дышать и думать. Паника сменила радость, тоска и серость — наслаждение пением подруги.

И вот пришёл зов. Он отличался от того, что слышала Ада на инициации, когда взмыла вверх на собственных широких крыльях. Там — был ласковый оклик, приглашение спуститься на землю, а сейчас — приказ, ослушаться которого не было сил и воли. Девушка поняла, что сделает всё что угодно, только бы он прекратил стучать в голове, отдавая в виски и вызывая тошноту.

Она открыла глаза, боль немного стихла. “Посмотри, — шипел зов. — Взгляни на меня и замри”.

Ада поняла, что не подчиниться — значит, вернуть страх, который сродни смерти. Девушка посмотрела туда, где на диване ещё недавно сидел мужчина, слушавший сирен, но он уже был не один. За спинкой дивана, чёрной тенью стоял источник её боли и хозяин зова. Лицо высокого господина оставалось в тени, да и он сам казался порождением темноты, обитающей в углах нежилого дома. Мужчина, годившийся ей в отцы, стоял и спокойно рассматривал Аду, не пряча свой интерес. Так приглядывают антикварную вещь на барахолке, прикидывая, можно ли будет после выручить за неё сумму, покрывающую расходы.

Ада встала и пошла

на зов, спокойно наблюдая за происходящим со стороны. В глубине души она чувствовала неловкость от того, что привлечёт к себе внимание и после придётся выдумывать причину, по которой подошла к незнакомцу. Она бы с радостью посмотрела на Селену, начавшую сбиваться и вскоре замолчавшую, но не могла отвести взгляд от синих глаз темноволосого в чёрном костюме. Он походил на ворона, который с одинаковой лёгкостью может давать как мудрые наставления, так и выклевать глаза.

— Как тебя зовут? — спросил мужчина, когда Ада приблизилась.

— Ада, — прошелестел чужой голос, оказавшийся её собственным.

— До сих пор?! — гаркнул ворон. Желваки заиграли, квадратный подбородок обозначился ещё резче. Зов сдавил грудь Ады, словно тисками.

Кто-то вскрикнул, на пару секунд паутина морока ослабла, и Ада смогла сделать шаг в сторону, а потом, не разбирая дороги, побежать на онемевших ногах в спасительную темноту коридора, где можно обмануть нить, привязавшую её к ворону. Голова была пустой и тяжёлой.

Руки нащупали дверь и потянули на себя засов.

— Эй, поаккуратнее! — услышала она иронический окрик и тут же, щурясь от света, столкнулась с кем-то.

— Извините, — пробормотала она, сглатывая вязкую слюну.

— Да полно, это вы меня простите. А разве гарпии поют? — Голос был знаком. Слишком знаком, чтобы ошибиться. Она знала только один приятный баритон, превращающий каждую фразу в насмешку. — Ну и как пробы? Успешно?

И не дожидаясь ответа, белогривый галантно поцеловал Аде руку. Зов исчез, уступив место усталости и приятной расслабленности.

— Я тоже рад вас видеть, фурия. Признайтесь, вы ведь знали, что я приду сюда сегодня? — полуутвердительно продолжил мужчина, пряча усмешку превосходства. — Хотели попросить прощения или выразить сожаления, что не пришли тогда в сад?

* * *

Ада уже почти пришла в себя, и случившееся стало казаться не более, чем игрой воображения. Зов исчез, будто девушка никогда и не слышала мысленных приказов, а стоявший напротив и ухмыляющийся дракон был реальностью, с которой надо что-то делать, например, стереть чувство превосходства с его лица.

При свете дня полутёмный театр казался иллюзией усталого разума или игрой расстроенных нервов. Что если просто померещилось? Но мужчина в чёрном вёл себя так, будто знал Аду или слышал о ней. Однако, беспокоило другое: она просто сбежала, бросив в ответственный момент подругу.

— Мне надо вернуться! — бросила Ада и, развернувшись, потянула ручку двери, всё ещё дрожа от пережитого.

— Подождите, — мягко произнёс дракон и накрыл своей холодной ладонью её руку. — Как только я вас повстречаю, вы сразу ускользаете. Это не честно. Так что вы здесь делали?