Инструкция к жизни
Шрифт:
– Это не честно. – Эбби не нравится быть жертвой. Что плохого она сделала? Чем она заслужила такое скотское отношение?
– Честно. Сильный ест слабого. Не можешь себя защитить – придётся мучиться. Это жестокий мир, подруга… – Блондин отправляет руку в карман и достаёт пачку сигарет, открывает её, протягивает Эбби: – Сигаретку?
Эбби очень уж захотелось показать, что она сильная, крутая, а крутые курят сигареты, это всем известно. Поэтому она и запускает свои немного дрожащие пальчики за сигаретой, втыкает её между губ. Мальчишка тоже берёт себе одну, а затем поджигает обе.
– А знаешь, мне кажется, мы поладим. – Предполагает мальчишка, смотря на то, с каким неловким пафосом его новая подруга выдыхает дым из лёгких. Эти слова стали безмерно для Эбби приятными.»
– В тот момент он стал для меня лучом надежды. Знаете, мы сдружились. Кучу времени проводили вместе. Мы даже планировали сбежать прочь из этого города, вперёд, в Америку, где всё должно быть хорошо. Мы вместе с ним учили английский, мы… – Ведьма безобидно улыбается. – Он был очень вдохновлён Бароном Лос-Сетас. Мы смотрели его речи по новостям. Мы видели, какое пугающее впечатление он производит, он считал его самым сильным, тем, кто способен съесть всех остальных.
– Он был анархистом-дарвинистом, очевидно?
– Он был мечтателем, доктор. – Поправляет Эбби. – И на меня легенды о Бароне произвели впечатление. Мне нравилось перед сном представлять, как Мэттью Хьюз приходит в мою школу и убивает всех тех, кто посмел меня обидеть. Только представьте, перемена, ко мне подходят задиры, окружают и начинают обзывать, как вдруг свет в коридоре отключается, и мы слышим стишок… А дальше только крики, трупы и страх, которого так много, что его можно почувствовать в воздухе.
– Знаете, я тоже не пользовался в школе популярностью, но до рукоприкладства не доходило, однако желание убить их всех у меня возникало. Против моей воли. – Последний пункт психиатр особенно выделяет, ведь это важно. – Хотя желание, конечно, было приятным.
– Почему вы не убили себя, милый доктор?
– Потому что я слишком слаб для самоубийства. А почему этого не сделали вы, Эбигейл?
– Прежде, чем я отвечу на этот вопрос, мне требуется рассказать ещё кое-что. Возвращаясь домой однажды, я нашла кое-что. Это произошло в день, когда я решила немного отступить с маршрута…
«Обычно юная Эбигейл ходит по улицам, которые регулярно под патрулём местной полиции. Путь её лежит по просторной дороге вдоль хлипких кирпичных коробок в пять этажей, но сегодня бравых полицейских на месте не оказывается. Есть лишь их машина с разбитым стеклом, оторванными зеркалами, исцарапанным кузовом. Надпись «полиция» замазана красным баллончиком, а на капоте написано: «Ешь оборотней». Мама прививала такое отношение, что воспринимать бунтовщиков всерьёз не приходилось. Все их лозунги получили клеймо преступных, ровно с того момента, как полицейские стали умирать. Конечно, протестующих тоже можно было понять, ведь в самой Москве, в той далёкой и великой столице, кто-то из полицейских первым открыл огонь, так что погонам больше веры нет. На стражей порядка набросились со страшным отчаянием, а те стали защищаться. По крайней мере, это Эбби слышала в школе. Дома ей про Москву не рассказывали, матушка всегда осуждала бунтовщиков, ведь когда гул затих, то восстанавливать инфраструктуру принялся именно муниципалитет.
Эбби подступает поближе к машине. Внутри нет ничего важного, лишь битое стекло, рюкзак какой-то, но тот весь выпотрошен. Бардачок настежь открыт, как и подлокотник, транспорт будто бы ограбили. На правой дверце кровь мешается с краской баллончика. Прямо под дверью Эбби замечает какую-то потрёпанную корочку, которая валяется практически вдавленной в асфальт. Эбби поднимает её и осматривает другую сторону, читая написанное: «Служебное удостоверение. Майор полиции – Бахрамов Рустам.» Она смотрит по сторонам. Хозяина поблизости нет. И следов никаких в глаза не бросается.
Тогда Эбби решает непременно вернуть находку владельцу, любой ценой, лично в руки. Она скорей отправляется мимо стен из оранжевого кирпича обратно к школе, не обращая всякого внимания на граффити вокруг. А художники старались, вырисовывая самые разные слова. Самыми частыми, конечно же, были слова «мир» и «война», пребывая в самых разных контекстах. Эти рисунки никто не закрашивает, это просто некому делать. Да и есть ли смысл? Разве люди в погонах не хотят мира также, как его хотят их противники? Эбби всегда казалось это очень глупым.
Затем она наконец приходит в школу. На посте охраны несколько человек, но самого доброго из них зовут Степан Алексеевич. Он высокий, в фуражке такой красивой и с автоматом. Всегда здоровается с Эбби, но на школьные обиды она ему никогда не жаловалась. А про него она совсем мало знает, только то, что он любит курить и справедливость. А, конечно же ещё и то, что он был на Ямайке. Эту историю он рассказывал всем подряд, по поводу и без, а также хранил свою фотографию в загранице. «Вам то небось уже не посчастливиться за океан слетать.» – вечно повторял он с какой-то досадой за потерянное будущее.
– Степан Алексеевич, Степан Алексеевич! – Эбби подбегает к посту охраны.
– Да, девочка. Чего тебе? – От Степана Алексеевича пахнет сигаретами.
– Там на дороге машина разбита. Полицейская. И удостоверение майора лежит.
– Сука, да что ж это такое. – Ругается он себе под нос, а после будит задремавшего рядом товарища:
– Петрович, вставай давай. У нас чп. Да вставай давай, дубина пропитая!
– Да шо, шо там стряслось?
– В штаб звони. Сволочи эти совсем оборзели.
– А хто, где, шо мне самому додумать надо, я вас прально понимаю, Степан Алексеевич?
– А что за удостоверение? – Степан Алексеевич снова поворачивается к юной Эбигейл.
– Майор полиции Рустам Бахрамов.
– Вот же сука! Даже до майора добрались, мрази! – Он бьёт могучим кулаком по деревянной стойке охраны. – Ксива у тебя?
– У меня, но я её только товарищу майору отдам.
– Ты шутишь что ли? Это играя какая-то по-твоему?
– Отдам ему только.
– Тебя родители дома не ждут?