Инструктор над законом
Шрифт:
Сергей Иванович выбросил в лес ставший ненужным пустой "парабеллум", нашарил в кармане пиджака запасную обойму и со щелчком загнал ее в "Макарова". Происшествие непонятным образом вселило в него уверенность в благополучном исходе этой несуразной истории. Он пошарил руками вокруг убитого им человека, гадливо одергивая ладонь всякий раз, когда пальцы невзначай натыкались на мертвое тело, в надежде найти автомат, но ничего не нашел - как видно, человек потерял оружие раньше, если вообще имел. В общем-то, это была ерунда, но Сергея Ивановича она почему-то огорчила - ему вдруг показалось очень важным иметь трофей, взятый у застреленного им противника. Действуя,
Он был уже на латвийской территории. Об этом свидетельствовал и оставшийся позади полосатый шлагбаум с укрепленным на нем изрешеченным пулями жестяным корпусом прожектора, и попавшаяся под ноги колючая проволока - жалкое напоминание о первой и последней попытке расквартированных поблизости пограничников обозначить государственную границу Российской Федерации в соответствии со своими инструкциями, уставами или чем там еще они руководствуются, оплетая всю страну колючей проволокой. Сергей Иванович стал понемногу забирать влево, до боли в глазах вглядываясь в неясное копошение прячущихся в отбрасываемых автомобилями тенях фигур, пытаясь разглядеть в этом хаосе Викторию. Белый "мерседес" был как на ладони, но есть ли кто-нибудь в кабине, было не разобрать.
Нужно было либо рисковать, либо отправляться восвояси. В десяти шагах от Сергея Ивановича на пыльной обочине лежал труп латышского таможенника, все еще сжимавший в руке табельный пистолет системы Макарова. Поодаль, в тени тяжело просевшего на простреленных шинах "опеля", кто-то надрывно стонал и ругался по-латышски. Посмотрев налево, откуда все еще продолжали увлеченно палить его вчерашние подчиненные. Старцев увидел согнутую в три погибели фигуру, которая, выскочив из темноты, опрометью бросилась к лежавшей посреди дороги сумке. Он напрягся, но где-то совсем рядом прогремела автоматная очередь, согнутая фигура запнулась на полушаге и ткнулась головой в асфальт. У Сергея Ивановича сложилось впечатление, что с мечтой завладеть долларами придется расстаться: сумка находилась под наблюдением, и весь бой, похоже, разворачивался именно вокруг нее.
А это значило, что при попытке достать вожделенный предмет он рискует получить не только латышскую, но и родную российскую пулю. Собственно, удивляться тут было нечему: за пятьдесят тысяч долларов любой из его знакомых как с той, так и с другой стороны, бился бы насмерть, до последнего патрона.
Вылезать на дорогу прямо здесь было слишком рискованно: его непременно заметили бы, а заметив, немедленно пристрелили. Старцев отступил в темноту и двинулся в тыл противника, стараясь как можно меньше трещать ветками, но очень мало преуспев в этом старании - если бы не продолжавшаяся пальба, его непременно обнаружили бы по непрерывному треску и периодически повторяющемуся шуму, какой издает при падении немолодой грузноватый человек.
Он изорвал одежду, едва не потерял пистолет и уже почти решился отказаться от своего намерения разыскать Викторию, когда услышал, что впереди кто-то пробирается лесом, тоже поминутно оступаясь и падая. Старик поднял пистолет, но тут до него донеслись знакомые всхлипывания, и он ощутил привычный прилив звериного желания.
... Когда началась стрельба, один из охранников грубо толкнул Викторию обратно в машину. Она больно ударилась головой о верх дверного проема и прикусила язык с такой силой, что на глаза мгновенно навернулись слезы, а во рту почувствовался отвратительно-солоноватый привкус крови. Она попыталась сесть ровно, но тут лобовое
Виктория боком упала на сиденье, а оттуда сползла на пол и легла там, боясь пошевелиться. Сквозь открытую дверцу ей был виден охранник, стрелявший с колена из пистолета, который он держал обеими руками, как герой полицейского боевика. Расстреляв обойму, он метнулся под прикрытие соседнего автомобиля и пропал из поля зрения.
Виктория посмотрела вверх и поспешно отвернулась: в щель между спинками передних сидений на нее глянуло сплошь залитое кровью лицо водителя. Глаза его были открыты, а точно между ними в переносице чернело круглое отверстие с припухшими краями.
По металлу корпуса снова с глухим звоном пробарабанили пули, заднее стекло лопнуло, и на Викторию посыпались мелкие осколки. Из виденных по телевизору боевиков она знала, что от случайной пули в машине может взорваться бензобак, и решила, что будет безопаснее выбраться отсюда, пока ее не поджарили живьем.
Помощь, о которой просил симпатичный Илларион, оборачивалась весьма неприглядной стороной.
Положение сильно осложнялось тем, что у нее были скованы руки. Сутки, проведенные ею в охотничьем домике, принадлежавшем, судя по всему, тому человеку, которого застрелили на шоссе во время разговора со Старцевым, оставили у нее скорее приятное впечатление: обращались с ней вежливо и обходительно. А главное, она верила, что вот-вот появится Илларион и заберет ее отсюда. И только когда, защелкнув наручники, ее вывели из машины и стали обменивать, - как она поняла, на деньги, - она почувствовала себя обманутой.
Однако теперь, похоже, было не до обид. Собрав все свое невеликое мужество, Виктория ногами вперед (все время ожидая, что их вот-вот отстрелят напрочь) выползла из машины и опустилась на все еще хранивший тепло ушедшего дня асфальт. Поодаль, глухо бабахнув, взорвался синий "форд", и Виктория похвалила себя за предусмотрительность. Первый шок прошел, и теперь творившееся смертоубийство воспринималось как данность, с которой приходилось мириться и в которой надо было жить.., или умирать, если не получалось по-другому. "Это задача, - уговаривала она себя, просто задача вроде тех, что мы записывали мелом на классной доске. Дано: скованные руки, автоматная стрельба и полная неспособность разобраться в том, что происходит. Доказать: если человек хочет жить, то он выживет при любых условиях..."
Подбадривая себя подобной чепухой, она проползла вдоль борта "мерседеса" и с некоторым облегчением укрылась за его багажником. Здесь обнаружился второй охранник из тех, что привезли ее сюда, - лежа на животе, он сосредоточенно палил из какого-то уродливого короткого ружья, после каждого выстрела передергивая ручку сбоку, отчего из казенной части его странного оружия, кувыркаясь, вылетала медная гильза. Виктория решила, что это короткое ружье - обрез. Такой же она когда-то видела в музее.
Охранник оглянулся на нее, и взгляд у него сделался диким, словно он увидел привидение.
– Уходи отсюда, - сказал он, перезаряжая обрез.
– Здесь нельзя. Убьют. Иди домой.
– Снимите, - сказала ему Виктория, протягивая скованные руки, но охранник уже отвернулся от нее и снова принялся палить, ожесточенно орудуя затвором. Заднее колесо "мерседеса", за которым он лежал, внезапно издало протяжное свистящее шипение, и машина медленно осела на одну сторону, как давший течь корабль. Охранник выронил обрез и уронил голову на руки.