Интеллектуальная позиция-2
Шрифт:
Старший брат предлагает им начать восстановление плотины, чтобы оросить и благоустроить землю, на которой они живут, а они отвергают это предложение и говорят, что будут ждать как и прежде прихода караванов, и не верят, что караваны больше никогда не придут, потому что их некому больше посылать в этот край. Тем временем новый тиран намеревается сызнова поработить братьев, по существу бездумно домогающихся от их старшего брата предъявления , отрицая всё то, что он для них сделал через своих посредников.
Из сказки вывод один: очень уж тупые, самонадеянные и упрямые «дети вдовы», упорно домогающиеся видимых “свидетельств легитимности”, не выходящих за пределы их ОГРАНИЧЕННОГО представления о Мире, невзирая на свидетельства самой жизни, даже когда над ними нависла угроза новой беспощадной тирании.
Свидетельства “легитимности”, выходящие за пределы их ограниченного представления о Мире они отвергают, трусливо и лениво избегая вдаваться в их существо [106]. На роль же старшего брата в иносказании этой сказки претендент один — суфизм; вдова и тираны также являются иносказательными образами исторически реальных явлений в жизни человечества в целом, а также и в жизни многих национальных обществ.
Сказанное о понимании и выражении суфизма людьми относится и к настоящему тексту: он настолько выражает суть суфизма и его особенности в сравнении с регулярным масонством Запада, насколько его авторы сами обладают качествами суфиев. Понят настоящий текст может быть вне осознанного следования суфиев также ровно настолько, насколько не-суфий, столкнувшись в жизни с суфийской тематикой, способен вообразить в себе иную — суфийскую культуру мировосприятия, мышления, выражения мыслей, и внешне видимой деятельности, после чего сравнить её со своей прежней личностной культурой мировосприятия, мышления, выражения мыслей и деятельности.
Как можно понять из книги Идрис Шаха, способов ко вхождению в суфизм два:
· обучение под руководством действительного суфия («Обучать суфизму может только суфий, а не теоретик и не интеллектуальный толкователь» — “Суфизм”, с. 97);
«Человек развивается независимо от того, знает ли он об этом или нет. Жизнь едина, хотя в некоторых своих проявлениях она и кажется инертной. Если вы живете, значит вы учитесь. Те кто учится с помощью сознательных попыток научиться чему-либо, лишают себя возможности научиться тому, что дается им, когда они находятся в своем обычном состоянии. Некультурные (т.е. не обученные: наша вставка) люди часто обладают некоторой долей мудрости, потому что они не препятствуют влияниям самой жизни» — “Суфизм”, с. 343.
Короче: мудрость человека обусловлена не культурой, не образованием-обучением, а тем, насколько он сам не препятствует умудряющему влиянию жизни на него, в каких бы конкретных формах это умудряющее влияние жизни на него ни протекало.
Но второе — приводимый Идрис Шахом ответ одного из суфийских шейхов-учителей на просьбу пришельца стать его учеником. И в сборнике “Сказки дервишей” также содержатся истории, сюжет которых начинается внешне видимым отказом или отговоркой какого-либо суфия обучать пришельца, а завершается тем, что человек, некогда получивший отказ, со временем сам став суфием понимает, что именно с внешне видимого отказа или отговорки учителя и началось его целенаправленное обучение суфизму самой жизнью (“Торговля мудростью”).
Из такого рода реальных и сказочных сюжетов, содержащих отказы и отговорки суфийских учителей начать обучение суфизму кого-либо из пришельцев, можно понять, что и суфийский учитель — тоже часть самой жизни, в которой человек естественным образом способен войти в суфизм и сам.
И если человек — по своей отсебятине — : осмысляет происходящее как в его душе (в его внутреннем психическом мире), так и вокруг него (в физическом общем всем мире), то он естественным образом продвигается в своем развитии к суфизму. Вопрос только в сроке времени, по истечении которого он очнется в жизни в качестве истинного суфия. Максимум, что может сделать учитель в таком понимании вхождения в суфизм: указать ученику те моменты, когда тот — расщепившись своей душой — сам себе подставляет подножку или берет себя же за глотку и перекрывает кислород, чем и сдерживает свое продвижение в направлении стать суфием; либо же, будучи одержим собственной амбициозностью, упорствует и продвигается в противоположном от суфизма направлении.
Пример отношения суфиев к такого рода упорствующим в собственной амбициозности Идрис Шах приводит и в книге “Суфизм”:
«Однажды на Ближнем Востоке я стал свидетелем того, как один иностранный оккультист настойчиво расспрашивал суфийского шейха, страстно желая узнать, как он мог бы отличить суфийского учителя от обычных людей, и есть ли у суфиев какие-либо мессианские легенды, предвещающие возможность появления Руководителя, который сумел бы вернуть людей к метафизическому знанию. Шейх сказал: “Вам самому уготовано стать таким руководителем, и восточные мистики сыграют важную роль в вашей жизни. Не теряйте веру.” Позднее он повернулся к своим ученикам и сказал: “Он только за этим и приходил. Разве можно отказать ребенку в конфетке или доказывать лунатику, что он ненормален? В наши функции не входит воспитание невоспитуемых. Если человек спрашивает: “Как вам нравится мой новый пиджак?” — вы не должны отвечать, что он выглядит ужасно, если не можете подарить ему более хорошую вещь или привить хороший вкус в выборе одежды. Некоторых людей невозможно обучать.”»
По существу же шейх-суфий направил западного оккультиста-искателя [107], преисполненного самомнения, по пути, на котором тому предстояло одно из двух:
· либо одуматься в борьбе с порождениями собственной его мессианской амбициозности и действительно стать скромным руководителем других людей;
· либо тот обречен был свернуть себе шею, если не одумается своевременно и не избавится от своей гордыни и притязаний на деятельность превыше своих реальных возможностей.
На наш взгляд, указанный процесс отрезвления оккультиста, искателя приключений, можно было бы ускорить, если бы суфий сказал ему , а не подыграл бы отстраненностью иносказания горделивой амбициозности пришельца, охочего до “элитарной” мистики.
То есть, хотя способов вхождения в суфизм два, но суть их одна и та же — обучение жизнью как таковой во всей её полноте. Каждый жизненный факт, с которым сталкивается человек — предложение (в “грамматическом” смысле этого слова) некоего Языка, обращенное к нему лично его Наивысшим Учителем — Богом. Вся жизнь — Язык, на котором Вседержитель обращается к каждому из людей, обучая их. Именно в этом и состоит суть язычества, в этом — языческие верования.
Тот, кто назовет это идолопоклонством или многобожием — либо запутавшийся в жизни человек, которому необходима сторонняя помощь, — либо злодей, которому вряд ли что внешнее поможет, если он не одумается сам. Но во всяком из двух случаев, он — извратитель естества человеческой культуры и инструмент порабощения свободных людей. Чтобы скрыть эту поработительную сторону дела — иерархия византийских толкователей Библии на Руси и навязала понимание слова “язычество” в качестве синонима идолопоклонства, многобожия, первобытной магии и т.п. неуместного в жизни человека (и человечества в целом) суеверия.