Интердевочка

Была середина белой летней ночи. Мне нужно было успеть одеться, привести себя в порядок, выскользнуть из гостиницы, поймать тачку, доехать до дома, поспать пару часиков и к восьми махануть в свою больничку.

Времени было еще навалом. Я стояла у распахнутого окна в одних туфлях и трусиках - и не торопясь застегивала лифчик. Я знала, что и без шмоток выгляжу - будьте-нате, и была уверена, что он сейчас с меня глаз не сводит.

Но если с вечера во мне к мужикам еще что-то шевелится, то к утру уже все до лампочки. И моя неторопливость - просто результат привычки.

С высоты десятого гостиничного этажа я видела плывущий по Неве буксир и баржу с желтым песком.

–  Я люблю тебя, Таня, - сказал он у меня за спиной.

Он неплохо трекал по-нашему. Даже надбавку получал в своей фирме за знание русского языка.

–  Я тебя тоже, - ответила я, не оборачиваясь. Он мешал мне слушать мелодию с проплывающей внизу баржи.

–  Я хочу жениться на тебе, - с чувством сказал он.

Ох, черт побери! Неужели - все? Неужели точка?!

Я резко повернулась к нему. Он все еще лежал в неширокой гостиничной кровати и напряженно щурил свои близорукие глаза.

–  Слава те, господи!
– я даже рассмеялась.
– Наконец-то раскололся!..

–  Что?

Я заметила, что с ним и вообще с иностранцами, говорящими по-русски, я всегда разговариваю упрощенным языком. Это происходит помимо сознания. Может быть, я инстинктивно стараюсь облегчить им общение со мной?

Я села к нему на кровать, погладила по лицу:

–  Ты действительно хочешь на мне жениться?

–  Да, - он положил голову мне на колени. Волосики у него были мягкие, реденькие, с пепельной проседью.
– Я уже говорил со своей папой и мамой.

Это становилось серьезным.

–  И мы уедем к тебе?

–  Да. Если хочешь.

Он еще спрашивает! А ради чего я здесь-то? Ни хрена они в нас не понимают. Даже самые умные.

Я наклонилась и поцеловала его в щеку. Почувствовала несвежий запах у него изо рта, встала и осторожно сказала:

–  Теперь будет все, как захочешь ты.

В ванной я натянула свое бундесовое платьице - полштуки отвалила за него Кисуле, - собрала в сумку свою косметику и подкрасила губы. И увидела непромытую, с засохшей мыльной пеной бритвенную кисточку. Я вот уже месяц с ним тусуюсь и каждый раз вижу эту непромытую кисточку. Но до сих пор я считала, что это его дело. А сегодня… Я тщательно вымыла кисточку, просушила ее в махровом полотенце и поставила на стеклянную полочку перед зеркалом. Может быть, именно с этой кисточки у меня начиналась совершенно новая жизнь…

Выйдя из ванной я посмотрела в окно на неву, но баржи с песком уже не было.

–  Вот пятьсот крон, - он смотрел на меня поверх очков, протягивая деньги.
– Как всегда. Но если хочешь в долларах, то получится меньше. У нас сейчас немножко упал долларовый курс и тебе это не может быть выгодно.

Брать? Не брать?.. Да в гробу я видела эти пятьсот крон! Теперь мне важно совсем другое. Я сказала:

–  Спрячь.

Завязано. Теперь ты у меня знаешь как будешь называться? «Бесплатник», - я видела, что он ни черта не понял.
– У нас жены с мужей за… Это самое… Денег не берут, - объяснила я.
– Аморально.

–  Это правильно. Хотя жена всегда стоит дороже, - он спрятал деньги в бумажник.

Все-таки какие они рассудительные и четкие ребята! Не то что наши. Хотя я даже и не понимаю - нравится мне это или нет.

–  Презенты возьмешь?

Он мне кое-что купил в березке.

Я посмотрела на часы и решила не рисковать. Прихватят вдруг, найдут у меня эти шмотки, пока выяснят, что я их не того… Я и на работу опоздаю.

–  Нет. Лучше привези мне их сам. Хорошо?

–  Хорошо, - согласился он.
– И надо про нас обязательно сказать твою мать.

Я рассмеялась.

–  Обязательно! Чао, - поцеловала его в нос и пошла к двери.
– Пронеси, господи!

Теперь у нас в «Интуристах» дежурных по этажу нет. Все как у них, «за бугром» сделали. А кто может помешать посадить у лифта старшую горничную? Никто. Вот и сидит за столиком наша подруга драгоценная - Анна Матвеевна. Вид - для полтинника - еще будь здоров. Вся в люрексе, на голове - «хала».

–  Доброе утро, Анна Матвеевна.

–  Танечка!
– ну, просто мать родная.

Я лифт вызвала, сунула ей червончик, помадку французскую. Анна Матвеевна глазками захлопала:

–  Ой, ну ты всегда, Танюшка! Ну, прямо я не знаю…

Но тут лифт подошел. А пока я себя в зеркале рассматривала и представляла, как я буду выглядеть «там» в качестве его жены, Анна Матвеевна (надо же ей быть такой сукой! ) подняла трубочку телефона…

Ну и конечно, когда я доехала до первого этажа, тут же меня и приняли. Я так расстроилась!

–  Тьфу, - говорю, - ну, что за непруха, а, Женя?!

А Женя стоит в свитерочке, в пиджачке кожаном и зевает. Ему только недавно лейтенанта дали.

–  Может, отпустишь, Жень?

–  Что ты, Зайцева! Пойдем, пойдем. У нас без тебя - скука смертная…

–  Анна Матвеевна стукнула?
– спрашиваю.

–  Я тебя не узнаю, Таня, - огорчился Женя.
– Ты же опытный человек. Профессионал. Что за вопросы?

Идем гостиничными переходами. Казалось бы, спит гостиница без задних ног. А на самом деле держи карман шире: и наш «профсоюз» работает, и у спецслужбы ушки на макушке, и разная торговая шваль еще гуляет…

–  А я замуж выхожу, Женя.

–  Поздравляю, - Женя пропускает меня вперед и открывает дверь.
– Проходи, Зайцева.

Каждый раз, когда я попадаю в эту комнату - обшарпанную, с жуткими столами, с продранным диваном, со стульями без спинок и уродливым сейфом, - мне начинает казаться, что эту комнату целиком вынули из какого-то отделения милиции и насильно впихнули в середину роскошной, построенной по последнему слову техники гостиницы. И каждый раз для меня это смена миров…

–  Здрассьте, - сказала я всем присутствующим.