Иванов и Рабинович, или Ай гоу ту Хайфа

В тот вечер сорокачетырехлетний Арон Рабинович в рабочей спецовке стоял в пивной за кружкой пива и держал в руке соленого подлещика.

У самой стойки очередь вспухала и скандально пульсировала от напора жаждущих получить пиво без всякой очереди.

— Э, мужики! Ну, встаньте вы в очередь. Неужели трудно? Все же стоим, — миролюбиво сказал Арон.

Трое

— Господи… До каких же пор жиды будут в России порядки устанавливать?! Ой, Гитлера нет на вас, сучье племя!..

Арон хозяйственно спрятал подлещика в карман рабочих штанов и ударом в челюсть отправил поклонника гитлеризма в глубокий нокаут.

Двое других бросились на Арона. Но он с ходу воткнул свой огромный кулак в живот одному, а другого просто насадил физиономией на собственное колено.

И тогда в пивной началась генеральная драка…

У здания районного суда стоял арестантский автофургон.

На другой стороне узенькой улочки — старый, битый «Москвич». Около него топталась пышнотелая Ривка — сестра Арона.

Неподалеку от фургона мельтешилась маленькая, ярко накрашенная женщина — не отрываясь смотрела на двери суда.

Милиционеры вывели из суда Арона Рабиновича с подбитым глазом. За ним — худенького блондинчика лет сорока.

— Арончик!!! — метнулась через улочку Ривка.

— Машину береги. Не гоняй, как идиотка, — сказал ей Арон.

— Васечка!.. — крикнула маленькая накрашенная женщина.

— Прощай, Клавочка… — потерянно проговорил блондин.

— Па-а-апрррошу! — зычно пропел старший конвоя.

Арон и блондинчик влезли в фургон. Туда же сели два милиционера. Двери захлопнулись, и «воронок» покатил.

В полусумраке фургона Арон спросил своего соседа:

— Жена провожала?

— Сестра. Клава.

— И меня сестра. Ривка… Тебе сколько дали?

— Два года. С лишением прав работать в сфере торговли. А вам?

— Тоже два. По двести шестой. Драка.

— Иванов Василий, — представился блондин.

— Арон Рабинович. Есть возражения?

— Что вы?! У меня лучшие друзья…

— Разговорчики! — рявкнул конвойный.

И пойдет лагерная жизнь Иванова и Рабиновича: утренние и вечерние проверки, работы в каменном карьере, на лесоповале, шмоны-обыски, хождения строем, двухъярусные нары в бараке, вышки с часовыми вокруг зоны…

Зима… Лето… Снова зима… Снова лето… И повсюду мы будем видеть Иванова рядом с Рабиновичем.

Пролетят эти два года, и выйдут они в один и тот же день на свободу…

В специальном помещении с лозунгом «На свободу с чистой совестью!» специальный офицер говорил специальные слова:

— Надеюсь, что пребывание в нашей колонии не прошло для вас даром и на свободе вы станете снова полезными членами нашего общества, — офицер заглянул в документы, освежил в памяти имена Иванова и Рабиновича и добавил:

— Так, Василий Петрович и Арон Моисеевич?

— Так точно, гражданин начальник! — хором ответили Арон и Вася.

— Теперь я для вас не «гражданин начальник», а «товарищ».

— Ну да? — удивился Арон.

— Конечно! Конечно, «товарищ»! — быстро согласился Иванов.

— Теперь, Арон Моисеевич и Василий Петрович, для вас весь мир друзья и товарищи! — улыбнулся офицер.

Разъехались многотонные лагерные ворота, к которым намертво были приварены проржавевшие буквы «СЛАВА КПСС!», и Рабинович с Ивановым оказались на Свободе.

И тут же были встречены воплями Клавки и Ривки, вылетевшими из стоявшего рядом старенького «Москвича».

— Сестреночка!.. — нежно всхлипнул Василий. — Клавочка…

Ривка рванулась к Арону. Но тот остановил ее, обошел старый расхлябанный «Москвич», оглядел его со всех сторон и только потом ласково похлопал Ривку по обширному заду в кургузой юбке:

— Совсем изблядовалась?

— Ой, Арончик… Ну, что ты такое говоришь? Люди же…

— Вовремя мамочка откинула копытца. Она бы твоего вида не перенесла, — и Арон, наконец, поцеловал Ривку.

— Ну, правильно! Она была бы в восторге, что тебя в тюрьму посадили на два года, шлемазл! Садись за руль. Твои права в бардачке. А то у меня уже месяца три как доверенность кончилась. Клавочка! Так мы едем к вам или к нам?

— Без разницы! — весело крикнула Клавка.

Поздней ночью на маленькой кухне стандартной двухкомнатной квартиры, после загульного вечера, на правах гостеприимных хозяев дома, сильно хмельные Клавка и Вася мыли посуду.

— Я три года был за ним, как за каменной стеной… — говорил Вася. Ко мне ни один уголовник приблизиться не мог — в таком он был «авторитете»… Он мне, как брат родной теперь!..

— Жаль, — усмехнулась Клавка. — А я его только собралась трахнуть. Теперь нельзя. Он тебе брат — значит, и мне брат. Жаль…

— Клавка!..

— Чего «Клавка»?! Ты на Ривку глаз положил? А я, что, рыжая?

— Дура ты, мать твою…

— В таком случае и твою.

В комнате пьяный Арон говорил Ривке:

— Я три года был за ним, как за каменной стеной… Голова — Совет министров! Я евреев таких деловых не видел!!! На него вся зона молилась: он и наряды всем закроет, и коэффициент выведет, и ни один ЗЭК в обиде не останется! А если какой «бык» начнет права качать, я ему оттяжку сделаю, и опять все тихо… Мы еще в лагере решили — и на воле друг без друга никуда.