Интернатские. Мы – интернатские
Шрифт:
Но сегодня, в связи с этими самыми проводами, – день особенный, и от привычной пешей прогулки к месту общего построения пока что (а вернее уже – когда-то) подчинённого ему личного состава, хочешь, не хочешь, а придётся отказаться. Процедура есть процедура: только – в блестящей и сверкающей служебной чёрной «Волге», ожидавшей его сейчас у крыльца штаба. А значит, экономится немного времени, и можно ещё чуток задержаться, погрустить в одиночестве.
Николай Николаевич подошёл к массивному, морёного дуба письменному столу, взял в руки копии двух документов. Один листок содержал в себе выписку из указа первого президента СССР о присвоениии генерал-майору Сухорукову Н. Н. высокого звания «Герой Советского Союза», другой – выписку из приказа министра обороны об увольнении того же генерала Сухорукова из рядов Советской Армии в связи с полной выслугой лет.
Вот, ведь,
удержать и не пытается.
Почему? Что случилось со страной с приходом Перестройки 4 ? Неужели
новая, во многом циничная идеология бурно развивающегося кооперативного движения с зачастую молниеносным сказочным обогащением наиболее предприимчивых людей и естественным проникновением вследствие этого в массовое сознание равнодушия ко всему, что не касается собственного кармана, каким-то боком затронула и оплот государства – его армию? И даже кадры твоего уровня теперь никому не интересны: что ты есть, что нет тебя – всё едино?
4
В апреле 1985 г. на XXVII съезде Коммунистической партии Советского Союза был взят курс на перестройку общественного сознания в сторону демократизации и ускорение в социально-экономическом развитии страны, либерализацию экономики, что привело в 1991 г. к распаду СССР, как державы, на 15 суверенных государств с баснословным обогащением меньшей, и обнищанию большей части населения, а также многочисленным межнациональным конфликтам «братских» народов.
Но… если посмотреть на происходящее более лояльно, без обид… есть, всё же, в ситуациях, подобных сегодняшней, для таких как ты отставников, которым довелось повоевать, и довольно крепко, даже в мирное (для своего, конечно, народа) время, бесспорно справедливый момент. Поучаствовал, скажем, с десяток годков в боевых действиях как воин-интернационалист или миротворец где-нибудь за рубежами Родины, глядишь, а по штабным документам твоя выслуга лет равна, или почти равна твоему биологическому возрасту со всеми, как положено, отсюда вытекающими – денежными надбавками и полной свободой выбора (чисто, правда, теоретически, как показывает твоя личная судьба – безапелляционное увольнение в расцвете сил и военного таланта): хочешь, дескать – служи дальше, не хочешь – уходи на покой и отдыхай на всю катушку, пользуясь заслуженными ветеранскими льготами. Либо, если приспичит, или просто энергии тебе девать некуда – выбери себе «на гражданке» дело по душе и трудись, пока не надоест. При условии, разумеется, что психика твоя не сдвинулась от увиденного и пережитого… просто так год за два или за три не засчитывается ни в одной армии мира.
Справедливо-то, справедливо, да опять же при одном условии – если
свобода выбора была бы не только теоретической… И кто же это там, в верхах, распоряжается теперь в таких важных для страны сферах, как та же её обороноспособность, что это за перестройка на самом деле? Куда она приведёт?..
Однако, куда бы завела нас в будущем пресловутая перестройка, и как ни относись – с энтузиазмом, или наоборот, скепсисом к грядущим и отчасти начавшимся непонятным реформам и в родной твоей армии, а в целом, всё-таки… очень даже нормально, что менее чем через четверть часа, ровно в восемь, ты, как положено, примешь обычный по содержанию, но с явной небудничной торжественностью, согласно моменту, рапорт. Затем пойдут уже неконтролируемые строгими армейскими уставами сентиментальные объятия и поцелуи, подарки, пожелания. Безропотно оттерпишь обязательные для подобных событий банкетные мероприятия, а назавтра… сделаешься обыкновенным, без лампасов и папахи, гражданским человеком. Штатским, как говорят военные. Станешь молодым ещё, здоровым (пока, слава Богу…) и ясного (дай-то Бог!) ума пенсионером, не нужным уже никому, наверное, кроме как своим детям (жены у него с недавних пор не было – погибла в автомобильной катастрофе, оставив его вдовцом с тремя несовершеннолетними дочерьми на руках), да некоторым друзьям-однополчанам во время нечастых встреч-воспоминаний в связанные с профессией праздники и юбилеи.
Триумфальным же выводом из этой страны на родину (согласно той же перестроечной политике государства), в числе других советских войск, твоего соединения займётся со дня на день преемник – ещё более молодой и бравый, чем ты сам, без пяти минут генерал, а пока нетерпеливо ждущий приказа о присвоении соответствующего звания полковник, который сейчас в последний раз, уже чисто символически, отрапортует тебе о полной боеготовности личного состава и вверенной ему техники, а потом и сам будет каждодневно принимать подобные рапорты от нижестоящих командиров. И в привычный кабинет командующего ты, Николай Николаевич, увы, не войдёшь в прежней хозяйской роли уже никогда. Так же, как никогда, видимо, теперь не доведётся тебе подняться в небо за штурвалом боевого вертолёта…
Ещё раз вздохнув и окинув взором кабинет, генерал шагнул к выходу. И тут из незаметного для постороннего глаза скромного настенного динамика сетевого радио послышалась любимая им с детства мелодия. Что это? Просто приятная неожиданность в момент прощания с кабинетом, к которому успел привыкнуть не меньше, чем к пилотской кабине, или – сюрприз от сослуживцев?
Прибавил звук. В первоначальном, тридцатилетней давности исполнении звучала песня из кинофильма «Прощайте, голуби!» с особенно душещипательными её первыми строками – «Вот и стали мы на год взрослей». Как радовались он и его сверстники тогда, на самом деле, каждому календарному прибавлению в возрасте, стремясь поскорее вступить в самостоятельную жизнь! Совсем не то что теперь, когда время хотелось бы порой попридержать, а оно, как назло, идёт, бежит, летит всё быстрее и быстрее… куда?..
Вспомнился последний школьный звонок, на торжественной линейке в честь которого их выпускной класс исполнял под аккордеон именно эту песню. Многие девчонки тогда не выдерживали, начинали реветь, не закончив песню. И у самого сейчас откуда-то изнутри подкралась к глазам непрошенная слеза, а слёзы в данный момент были ему совсем ни к чему – всё, пора! – личный состав, выстроившийся и ждущий его на аэродроме, не поймёт своего опоздавшего, да ещё и по-бабьи разнюнившегося командира.
А вот завтра…
Когда, далеко отсюда, в другом месте и по иному поводу соберутся его товарищи и друзья уже не боевые, а школьные… тогда можно и дать себе слабинку. Если уж сейчас душновато стало при мелькнувшем на какую-то минуту воспоминании юности, то что будет при встрече…
На следующий день, пересеча государственную границу военно-
транспортным самолётом, но уже не в ипостаси командующего авиасоединением, а как заурядный пассажир, и приземлившись в Ташкенте, Николай Николаевич остановился в гостинице Министерства обороны. Некоторое время, не выходя из номера, приходил в себя после вчерашних бурных проводов и последующего перелёта, а ближе к вечеру начал усиленно соображать, в каком виде ему лучше появиться на том волнующем мероприятии, ради которого и прилетел прямо сюда, а не домой в Ленинград, в отношении исконного названия которого – Санкт-Петербург, опять же в связи с перестроечными веяниями, уже ведутся дебаты и, скорее всего, судя по общим настроениям, не далее чем через год-другой оно будет законодательно возвращено.
Предстоящее же сегодня вечером мероприятие – встреча-форум воспитанников узбекистанских, и из других соседних республик страны, интернатов шестидесятых-семидесятых годов – действительно заслуживало того, чтобы подойти к нему со всей серьёзностью и, соответственно, выглядеть на все сто. Но, во что, всё-таки, лучше облачиться для участия в нём – в новенький штатский костюм, специально купленный для подобных случаев, но к которому надо ещё привыкать и привыкать, или же – в более родную военную форму, которая давно уже и не замечается тобою, естественная, как собственная кожа?
Родная и естественная – это, конечно, хорошо, – сомневался Николай Николаевич, смотрясь в большое, во весь его рост, зеркало-трюмо. – Но не смутят ли генеральские лампасы собравшийся народ, мало кто из представителей которого сумел выбиться в солидные люди? Ведь подавляюще большинство его сверстников-интернатовцев тех не самых сладких лет не получило, при всех потенциальных способностях многих из них, сколь-нибудь приличного послешкольного образования. Отчасти в результате этого, а в немалой степени по причине пребывания с раннего детства не в самой благополучной среде обитания, слабые духом совсем потерялись в этой жизни, закончили свой путь по ней преждевременно и бесславно. А из уцелевших – кто просто-напросто спился, кто угодил в тюрьму, а кто, покрепче, если и достиг каких-то успехов, то, вероятнее всего, настолько скромных, что может вообще постесняться показаться на этой встрече. И сколько их всего-то явится… Так, может, всё-таки, одеться попроще?..