Шрифт:
СЫЩИК СО ШВАБРОЙ – СОРАТНИКИ
(ретроспектива)
– Смирно, кому говорят! – больно хлестанули похожей на учительскую указку палкой по голому животу одного из шеренги шестиклассников, стоявших с поднятыми вверх руками у стены коридора спального корпуса школы-интерната № 13.
Ночная няня по кличке «Швабра» прохаживалась, подбоченясь, вдоль строя. Эта высоченная как макет пожарной каланчи и сухая как палка-заготовка под черенок лопаты или швабры (откуда, надо понимать, и кличка), мелкоголовая узкоплечая женщина с постепенно расширяющейся книзу фигурой и гораздо более широким, чем плечи, но костлявым до невозможности задом, в сморщенных хлопчато-бумажных чулках и огромных мужских ботинках
– Сейчас вы у нас, голубчики, узнаете, что значит – Родину любить! Будете тянуть руки к небу до тех пор, пока не начнёте просить прощения за бардак, который здесь устроили. А кто будет шибче всех упрямиться – встанет ещё и на колени, да на горох! У нас есть горох, Марь Филаретна?
– Сколь хошь, Петровна! – сидевшая напротив строя на подоконнике с «беломориной» в жёлтых прокуренных зубах сухонькая, с синюшным лицом и большим сизым, в прожилинах, носом старушонка, вторая няня, плотоядно хихикнула. – К послезавтрему, к первому сентябрю будут как шёлковые, мозги фулиганью энтому прочистим! Ишь, раздухарились… думали, раз
первые приехали, так – ерои. Хрен! Полюбют Родину, куды денутся…
В строю по стойке «руки в гору» изнывали семеро приятелей-одноклассников, по окончании прошлого учебного года сговорившихся, что к началу следующего, то есть нынешнего шестого класса съедутся в интернат хотя бы за сутки-двое до первого сентября и пообщаются вдоволь в более-менее свободной обстановке, пока мало народу и воспитательского надзора – накупаются-наныряются в Большом Голодностепском канале, пошастают по совхозным бахчам, наведаются в виноградники…
Сначала, к удовлетворению друзей, всё шло как по маслу. Один раз, правда, сразу после очередного удачного рейда на бахчу, где досыта наелись арбузов и дынь и прихватили немалую толику добычи с собой, они чуть не попались в руки выследившего их старшего воспитателя по кличке «Сыщик» (тот и впрямь обладал выдающимися способностями, позволявшими точно и безошибочно вычислить кого угодно в любой шалости), но сумели благополучно удрать, побросав трофеи. И, когда наступила та памятная, с тридцатого на тридцать первое августа ночь, вдохновлённые удачно прошедшим днём пацаны, наговорившись по душам, но не имея ни малейшего желания отходить сразу после отбоя ко сну, начали, как это у них водилось и раньше, когда дежурные воспитатели и няни уходили, беситься, что называется, во всю ивановскую.
Одной из любимых полуночных мальчишьих игр в их возрастной группе, как и во многих других, за исключением, пожалуй, самых младших, была в этом интернате «конница». Разбившись на пары, изображавшие из себя один коня, а другой всадника, забравшегося «коню» на хребет или даже на плечи и взявшегося одной рукой за нахлобученную на голову в качестве щита и шлема одновременно подушку, а другой ухватив завязанное смоченным затем в воде узлом (для веса) полотенце, используемое как колотушка-палица, «конники» начинали жаркую битву. Каждый «всадник» мнил себя красноармейцем, со всей пролетарской ненавистью изничтожавшим «белую буржуйскую сволочь». Тишины от таких игрищ ожидать было, естественно, трудно. На том, как обычно, и погорели. И вот теперь, превозмогая боль в плечевых суставах, все семеро понуро стояли пред грозными очами упивающихся законной своею властью над изобличённым «фулиганьём» злорадствующих старушек.
Братья Павлуха и Митяй по кличке Пожарники, Колюха Академик, Талгат Дылда и Миха Чечен были в себе уверены и настроились держаться до последнего, чего бы это ни стоило. А вот Рыжий и Сундук, чьи подлинные имена и упоминания-то теперь недостойны, сломались, считай, сразу. Не выдержав и четверти часа, одновременно, как сговорившись, заныв и унизительно прося у нянечек прощения, они были тут же отпущены теми с миром, и улеглись спать.
Зато остальным досталось по первое число! Чечен, самый малый из всех ростом, но обладавший наиболее ершистым и воинственным нравом, пал жертвой суровой старушечьей расправы первым. Когда Швабра с издёвкой взяла его за подбородок и ехидно осведомилась, как это в такой мелкой «мухе-цокотухе» помещается столько дерьма, он со скоростью мангуста вцепился зубами в её руку, да так, что Швабра взревела от боли. И – мгновенно оказался лежащим на полу и нещадно избиваемым.
Подустав, старушки скрутили извивающегося как змея Миху, и с силой, добавив вдогонку ещё пару-другую пинков, затолкнули его в ближайшую, никем пока не заселённую спальню, заперли дверь на ключ. Из спальни тут же донёсся звон разбиваемого стекла. Кинулись Швабра с Марией Филаретовной в комнату, а Чечена и след простыл, несмотря на то, что это был всё-таки второй этаж, да вдобавок ко всему – ночь на дворе.
– Вот шпингалет, крысёнок подлючий! – скороговоркой причитала, сдабривая свою речь отборным русским матом, Швабра. – Ну, ничё-о! Алимжаныч эту шваль быстро достанет, да кишки его вонючие через задницу и повыдирает. Сейчас звякну.
Не суждено, однако, было старшему воспитателю Геннадию Алимжановичу по кличке «Сыщик» поймать беглеца – тот удрал далеко и с
серьёзными намерениями отомстить за унижение когда-нибудь в будущем, а
в этот интернат не возвращаться никогда.
Следующим, кто восстал, не желая далее терпеть издевательств, оказался являвший из себя полную внешнюю противоположность «мухе-цокотухе» Чечену – был наиболее рослый из семерых друзей, похожий на взрослеющего увальня-медвежонка казах Дылда. В ответ на очередное оскорбление со стороны Швабры он ринулся вперёд и мёртвой хваткой вцепился опешившей нянечке в горло. В этот момент в коридоре и возник вызванный ещё в начале экзекуции Шваброй по телефону Сыщик. Сбив неплохо поставленным ударом кулака Дылду с ног, он ещё несколько раз пнул его ногами, да с такой силой, что тот захлебнулся кровью. Ринувшиеся на помощь Дылде оба Пожарника были так же ловко и хладнокровно, как бы между делом, нейтрализованы тренированным Алимжанычем, служившим когда-то, по слухам, в конвойных войсках, где с «человеческим материалом» не принято особо церемониться.
А Академик Колюха Сухоруков, не успев смешаться в общую драку вместе с Пожарниками, был превентивно скручен навалившимися на него обеими нянечками, взявшимися утихомиривать знаменитого интернатского отличника, «связавшегося со шпаной», увещеваниями:
– Ну, ты-то, пятёрошник, гордость интерната, за кого лезешь в полымя? Им, этой шушере, окромя тюремной баланды ничего не светит по жизни. А у тебя – способности, у тебя память хорошая. Плюнь на них! Разве они тебе сотоварищи?
– Не плюну, пошли вы все!.. – бился Академик в истерике спелёнутый, как психиатрической смирительной рубашкой, простынёй, взятой одной из нянечек в ближайшей спальной комнате. – Убегу! Всё расскажу в РайОНО 1 … комиссию приведу…
1
Районный отдел народного образования
– Дурачок! Мы вот тебя сейчас привяжем к коечке, а к утречку и позабудешь, как на старших-то рыпаться. РайОНО ему подавай…
– Комиссию заприспичило, голубок ты наш бескрылый? Ну-ну… – издевательски ласковым тоном поддержала коллегу вторая няня, и приложила ладонь к уху, шутовски изображая пытающегося услышать какие-то дальние шорохи поисковика. – Эй, комиссия-а! Куды, куды ты удалилась, куды спряталась? Ку-ку! Заждались туточки тебя… фулиганы некоторые. Хи-хи!..
А утром…
ТАНКИСТ