Интернет-журнал "Домашняя лаборатория", 2007 №4
Шрифт:
* * *
После открытия в Санкт-Петербурге Кунсткамеры Петру I доложили о нежелании соотечественников приобщаться к европейской культуре. Недолго думая, великий просветитель установил особый режим осмотра первого русского музея: каждый посетитель получал на выходе рюмку водки — по желанию, конечно. «На особые расходы» казна ежегодно отпускала Кунсткамере до 200 ведер доброго спирта, немало вина, чая и приличной водки. Денег за посещение не брали.
Сей факт показателен, так как в Европе XVIII столетия за осмотр аналогичных учреждений
* * *
Еще один анекдот этой эпохи. «…Я, как от Вас поехал, не знаю: понеже зело удоволен был Бахусовым даром. Того для — всех прошу, если кому нанес досаду, прощения, а паче от тех, которые при прощании были, да не напамятует всяк тот случай и прочее…»
Из письма Петра Великого к графу Апраксину.
* * *
Известный сенатор времен Петра Великого граф А. А. Матвеев, откомандированный с ревизией в Суздаль, сообщал, что по случаю тезоименитства императрицы угостил «…всякого чину людей 70 человек до положения риз…»
Вот еще одна печальная и, вместе с тем, смешная история петровских времен.
31 октября 1710 года будущая русская императрица, а в то время 17-летняя царевна Анна Иоанновна, по приказу своего царственного дяди Петра I была обвенчана с 17-летним герцогом Фридрихом Вильгельмом Курляндским — Петр, мастерски владевший политической интригой, имел определенные виды на скромного молодого человека (государь быстро породнил с домом Романовых пол-Европы, по-выдавав замуж многочисленных племянниц).
Но вышла незадача.
Спустя два месяца супружеская чета была отправлена в свою унылую Курляндию, но на следующий день, 9 февраля 1711 года произошло несчастье, на долгие годы омрачившее существование Анны Иоанновны. На первой же остановке в Дудергофе герцог Фридрих Вильгельм умер, и, как не без основания считают историки, с похмелья, ибо накануне позволил себе состязаться в пьянстве с самим Петром Великим.
* * *
Однажды за столом у архиерея монах, с поклоном подававший Петру Великому чарку анисовой водки, не удержался на ногах и облил государю все платье. Разгневанный Петр уже хотел «по-отечески приласкать» монаха (император, как известно, был скор на руку), но тот быстро нашелся:
— На кого капля, на кого две — а на тебя, государь, излилася вся благодать!
Петр Алексеевич рассмеялся и потребовал вторую чарку, которая и была ему с аккуратностью подана.
* * *
Во время коронационных празднеств по случаю вступления Анны Иоанновны на российский престол в доме московского главнокомандующего князя В. И. Салтыкова состоялся торжественный обед для большого количества гостей.
Любопытно письмо князя Салтыкова к графу Эрнесту Иоганну Бирону: «…обретавшиеся господа министры, генералитет, статские чины и дамы были столь шумны, что иных насилу на руках снесли, а иных по домам развезли. Однакож, по милости Божией, все окончилось
* * *
Известно, что фаворит Екатерины Великой граф Григорий Орлов был невоздержан во хмелю на язык. Однажды под влиянием Бахусовых даров (дело было в узком дворцовом кругу) граф принялся рассуждать о своем несомненно огромном влиянии в гвардии. В заключение, хватив уже совсем лишнего, Орлов громогласно заявил:
— Для нового переворота мне потребуется только один месяц!
(В 1762 году гвардия при активном участии братьев Орловых возвела Екатерину на российский престол.)
Воцарилась гробовая тишина, присутствовавшая Екатерина побледнела, и только гетман Кирилл Разумовский спокойно заметил:
— Возможно. Но мы бы повесили тебя за неделю до этого, пьяная морда. Поди проспись! — Опомнившийся Орлов немедленно последовал умному совету.
* * *
Один из лучших статс-секретарей Екатерины Великой невзрачный Александр Храповицкий имел объяснимую человеческую слабость — любил хорошо выпить. Надо заметить, что рабочий день императрицы начинался около 6 часов утра, когда та, выпив крепчайшего кофе, выслушивала доклады о текущих делах и диктовала ответы на многочисленные письма.
В связи с этим статс-секретарь, частенько кутивший ночи напролет, был вынужден для экстренного отрезвления звать лекаря и выпускать себе 2–3 чашки крови (в то время сие было радикальным средством от всех болезней, в том числе и для излечения похмельного страдания). Помощники Храповицкого Заранее выясняли, в каком кабаке Санкт-Петербурга собирается пьянствовать статс-секретарь и рано утром высылали туда специальную коляску. Понятно, что времени на подготовку документов в таком случае не оставалось, и Храповицкий, обладавший феноменальной памятью, «читал» доклад наизусть по белому, неисписанному листу бумаги, который держал в дрожащих руках.
И вот однажды Екатерина приказала Храповицкому, в очередной раз уверенно «читавшему» по белым листам бумаги, подать ей записи для личного ознакомления. Побледневший статс-секретарь упал на колени и немедленно повинился:
— Помилуй, матушка-государыня, прости обман! Я недостоин милосердия твоего!
Изумленная Екатерина взглянула на чистые листы и невольно улыбнулась.
— Что сие значит, Александр Владимирович?
Храповицкий, отлично знавший, что немедленное и искреннее раскаяние получало всемилостивейшее прощение, объяснился:
— У Елагина на острове всю ночь, виноват, праздновали. Я поутру еще пьян оказался и, для отрезвления, три чашки крови себе выпустил. Доклад же составил дорогой в коляске, когда везли меня с острова, а листы эти у камердинера взял.
— Ладно, Бог простит, — ответила Екатерина. — Поди же, вели написать доклад.
— Государыня! Дозвольте написать в вашем присутствии — в канцелярии поймут, что я имел дерзость вас обмануть!
— Спасибо, Храповицкий. Я вижу твою преданность, садись пиши.