Интервью: Беседы со Стигом Бьоркманом
Шрифт:
Да, вы имеете в виду сцену у театра, в котором мы должны были играть.
«Театро Ла Фениче» {33} красивейший оперный театр.
Невероятно красивый, и вот он сгорел дотла. Я был в шоке после осмотра руин. Не осталось ровным счетом ничего. Его пытаются отстроить вновь, и я, в числе многих других людей, пытался оказать содействие. Мы дали благотворительный концерт, сборы с которого пошли в фонд восстановления театра. Однако они до сих пор не восстановили его. В связи с этим начались политические склоки, не всем хочется его восстанавливать.
33
Theatro La Fenice (букв. «Театр Феникс») был построен в 1792 г. взамен ведущего венецианского театра «Сан Бенедетто», сгоревшего до основания в 1774 г. Уже в начале XIX в. театр приобретает репутацию одной из лучших европейских
В Венеции при виде толпы желающих поглазеть на вас людей вы говорите, что ваши картины они смотреть не хотят, а желание сфотографировать тем не менее остается.
Но это чистая правда. Если бы мы с вами вышли сейчас на улицу, у вас сложилось бы впечатление, что мои фильмы бьют все рекорды по кассовым сборам и что их смотрят абсолютно все. Но это не так. Если бы я пошел прогуляться по Парк-авеню, мне не удалось бы пройти и квартала без того, чтобы не встретить жаждущего общения человека, еще через два квартала обнаружатся новые поклонники, кто-нибудь обязательно начнет орать из окна машины. Создается впечатление, что они все меня очень любят. Но фильмы при этом никто не смотрит.
То, что вас постоянно узнают на улицах, сильно мешает вам жить?
Мне это не нравится, но для меня это не повод, чтобы выходить из себя. Люди стремятся сделать мне приятное. Чаще всего просто говорят, что я молодец или что им нравятся мои картины. Ничего плохого мне ни разу не говорили. Люди, которым я не нравлюсь, просто не обращают на меня внимания; те, кто решается заговорить, хотят мне только хорошего. И я научился спокойно реагировать, говорить спасибо. Когда был моложе и еще не был столь известен, я очень любил сочинять на улице. Я долго гулял по городу и во время прогулок придумывал сюжеты для пьес, сюжеты для фильмов, обдумывал какие-то вещи. Теперь это удовольствие мне недоступно.
Теперь вы уже не осмеливаетесь присесть…
Я не могу себе этого позволить. Даже когда я иду, мне не удается сосредоточиться. Ко мне постоянно обращаются. Но хуже всего приходится, когда какой-нибудь поклонник идет в том же направлении, что и я, — он моментально пристраивается рядом, говорит, что я его любимый режиссер, что я снимаю замечательные картины, и мы продолжаем идти рука об руку, потому что ему хочется сделать мне приятное, а мне не хочется показаться грубым. Часто люди не умеют сделать комплимент и пойти дальше своей дорогой.
То есть вам не часто удается ходить на работу пешком?
Я хожу пешком, только когда я не один — если со мной идет Сун-И или кто-то из друзей. Я был бы счастлив возможности прогуляться по пути домой и обдумать на ходу второе действие новой пьесы или сценарий, над которым я работаю. Но я лишен этой возможности, потому что меня постоянно узнают. Конечно, если бы Мадонна решила пройти то же расстояние пешком, ей не дали бы сделать и шагу. На нее бы накинулись десятки тысяч людей. Ко мне подойдут разве что человек восемь-десять, но и это отвлекает.
В Венеции вы получили награду за вклад в кинематограф. Что значат для вас награды?
Я уверен, что Венецианский кинофестиваль действительно хотел вручить мне эту награду, потому что они не требовали от меня присутствия на церемонии. В этом отношении у меня есть четкая политика: я никогда не принимаю награды, вручение которых зависит от моего присутствия на церемонии. Есть масса людей, которым не терпится меня наградить, я получаю массу подобных звонков. Но все они требуют моего присутствия, и мне приходится отказываться. В данном случае я был уверен в искренности организаторов. Они сообщили мне о награждении, я ответил, что не смогу приехать, но их это не смутило. В таких ситуациях я всегда думаю, что недостоин всех этих почестей и что с ходу готов назвать с десяток людей, которым следовало бы вручить приз раньше меня. Но часть этих наград — всего лишь способ выразить любовь к моей работе, а не оценка моих достижений. За все эти годы я снял много фильмов, многим они нравятся, и людям хочется сделать этот жест, выразить свою любовь. И все равно сам факт награждения кажется мне какой-то шуткой.
Мы уже обсуждали награды Американской киноакадемии, и вы привели тогда в пример Хосе Феррера и Марлона Брандо. Оба актера были номинированы на «Оскар» в пятьдесят первом году в категории «Лучшая мужская роль» за роли в фильмах «Сирано де Бержерак» и «Трамвай „Желание"». Награда досталась Ферреру.
Я был подростком, но уже тогда мне было очевидно, что что-то здесь не так. Я видел все эти фильмы. Потому что то, что сделал Марлон Брандо, вошло в историю мирового актерского искусства. По мере того как я взрослел и теперь, когда я стал гораздо старше, я стал понимать, что стоит за всеми этими наградами. Вся эта клевета, борьба за награды, на которую тратится масса денег. Наградой отмечаются не заслуги мастера, а хорошая работа пиар-отдела.
Многие из своих призов и наград вы хранили в доме ваших родителей. Они гордились вами и вашими успехами?
Да, но в пределах разумного. Они были весьма здравомыслящими людьми.
Какие у вас с ними были отношения?
Очень хорошие. Но их уже нет. Папа дожил до ста лет, мама — до девяносто пяти.
В конце «Блюза дикаря» вы говорите, что хотели бы снимать фильмы, похожие на те, которые вы смотрели в детстве.
Сидни Поллак сказал мне об этом, когда мы работали над «Мужьями и женами». Я и сам так думаю. Стивен Спилберг тоже мне об этом говорил. Даже Бергман постоянно вспоминает Виктора Шёстрёма. Просто хочется делать фильмы, похожие на те, что сам когда-то любил смотреть. Это естественно.
«Разбирая Гарри» {34}
ЛЮСИ: Как ты мог написать эту книгу, а? Какой же ты эгоист! Ты поглощен собой, тебе насрать, что ты ломаешь чужие жизни. Ты все рассказал! Не упустил ни одной детали. Выдал меня моей же сестре. Марвин от меня ушел. Его больше нет.
ГАРРИ: Там можно усмотреть лишь отдаленное сходство с нами.
ЛЮСИ: Хватит врать, ублюдок! Ты хоть соображай, с кем разговариваешь! Ты не на ток-шоу, а я не очередная дебилка, которая его ведет. Я сама через все это прошла, я знаю, насколько отдаленное там сходство.
34
Нужно отметить, что принятый в российском прокате перевод названия «Разбирая Гарри» неточен. Переводить следовало бы «Де-конструируя Гарри», поскольку в фильме Вуди Аллеи совершенно недвусмысленно отсылает к деконструктивизму как господствующей академической традиции (главный герой картины, писатель Гарри Блок, едет в университет, где одна из исследовательниц признается, что любит «деконструировать» его работы), а сама структура фильма демонстрирует пародийное использование деконструктивистской методологии. При этом никакой особой осведомленности в сочинениях основателя деконструктивизма французского философа Жака Деррида (1930–2004) для понимания фильма не требуется. Скорее, важно знать, какой ажиотаж в связи с этой доктриной переживали в восьмидесятые—девяностые годы американские университеты: традиционная история литературы и литературоведение были фактически изгнаны из высшей школы множащейся армией деконструктивистов (в Штатах особую активность они проявляли как раз в области литературоведения благодаря успеху Йельской школы, представленной такими видными именами, как Поль де Ман, Гарольд Блум и Джеффри Хартман). Популярность деконструктивизма в Америке дошла до того, что в девяностые годы Жак Деррида едва ли не большую часть своего времени посвящал лекционным турне по стране и даже сделал предметом деконструкции Билль о правах, первую часть американской конституции. Суть деконструктивизма как методологии выявления основополагающих умолчаний Аллеи ухватывает в самой структуре картины: по мере того как главный герой приближается к университету, где ему должны вручать награду, выявляется то, о чем умалчивается в его текстах, но из чего складывается его жизнь. Это как раз тот случай, когда желание переводчиков уберечь публику от излишней сложности порождает массу непониманий и в конечном счете обессмысливает часть содержащихся в фильме шуток. Еще худшим примером обессмысливающего перевода может служить фильм Аллена «Anything Else» (2003), название которого в российском прокате звучало как «Кое-что еще». В оригинале в название вынесена шутка, составляющая рамку фильма: герой жалуется таксисту на жизнь, рассказывает о свалившихся на него неразрешимых проблемах, говорит, что дела его в ужасном состоянии, а таксист невозмутимо отвечает: «You know, it's like anything else», то есть «Как и всё в жизни». Из общепринятого перевода этот смысл извлечь невозможно, впрочем, как и какой-либо другой.
Вы упомянули Ингмара Бергмана и Виктора Шёстрёма, и мне в этой связи хочется заметить, что, когда смотришь вашу картину «Разбирая Гарри», на ум приходит «Земляничная поляна». Разумеется, это совершенно разные картины, но какое-то родство между ними есть.
Вам, наверное, виднее, хотя, когда я снимал этот фильм, я ни о чем таком не думал. Я стал снимать «Разбирая Гарри» только потому, что мне хотелось сделать фильм, в котором можно было бы показать одновременно самого писателя и его произведения таким образом, чтобы его характер прояснялся посредством его писаний. Только об этом я думал, когда писал сценарий. Это не автобиографическая картина. Мной двигала идея экранизировать пять-шесть рассказов и показать, как они преломляются в характере главного героя.