Интихаса
Шрифт:
– Выткался на озере алый цвет зари,
– На бору, со звонами, плачут глухари,
– Плачет где-то иволга, хоронясь в дупло,
– Только мне не плачется, на душе светло
– Подожди!
Прервала его девушка:
– Прочти свои. Помнишь? Вот то, что написал для меня?
Парень немного помедлил, после чего, подняв голову в небо, задумчиво, на распев продолжил:
– Губами мне б к твоим устам
– Прижаться, что во мне есть силы
– И бросить мир к твоим ногам,
– Что
– Как долго я тебя ждала
– и путь, ко мне, был твой не близкий
– не раз черёмуха цвела
– склонив от грусти ветви низко
– Без края дождь ночами лил,
– когда я Господа просила,
– что б обо мне ты не забыл,
– что б вновь тебя увидеть, милый!
– Так поцелуй меня, прижмись,
– не смей скрывать объятий силы,
– я та, чьё сердце и чья жизнь
– принадлежит тебе, любимый!
Иван, густо покраснев, не решался посмотреть на ту, которой он посвятил эти строки. А Маша придвинулась ближе, осторожно положила голову ему на плечо и сказала одно, единственное, слово:
– Замечательно!
Парень, облегчённо вздохнул и уже не так робко спросил:
– Ещё?
Мария в знак согласия кивнула головой и молодой поэт, продолжил:
Я рад, когда меня встречают
Без суеты, натянутых гримас
И широко, всем сердцем, принимают,
Пусть видят даже, только первый раз,
Не задают заученных вопросов,
Не делят груз, со мной, своих проблем,
Не смотрят в спину, из-за дверки косо,
Как хлеб и соль я с аппетитом ем
Я рад, когда мне тоже рады,
Когда не смотрят на мой ранг и чин,
Не ищут, на груди моей награды,
А видят одного, из всех мужчин
Я рад, когда при расставании
Не вижу на глазах прощальных слез,
И счастлив буду, если, вдруг, непониманием
Обижен будет кто-то не всерьез!
Парень вновь замолчал, не решаясь даже шелохнуться. А девушка смотрела вдаль, туда, где за соснами скрылось солнце. Куда ушёл очередной день, ещё один. Сколько их будет впереди? Сто? Двести? Тысяча? Или на много больше? От таких мыслей ей стало ужасно грустно, отчего она ещё плотнее прижалась к плечу Ивана и прошептала одними губами;
– Ещё, что-нибудь, пожалуйста!
Иван, облегчённо выдохнул, что бы в очередной раз набрать воздуха в лёгкие и продолжить:
От вечерней зари, до хмельного рассвета,
Полный музы скрипач или просто изгой
Не от мира сего, я потрогаю лето
Растворившись в тумане над быстрой рекой
Каплей, липкой росы, упаду на осину,
Разорву тишину гулким эхом ключа,
Тучи, млечным путём, над землёю раздвину
И кометой с небес вниз рвану, сгоряча
Лягушачьим оркестром всплыву над болотом,
Криком, блудной, совы поброжу по лесам,
Что б влюбиться в Отечество, стану я летом
И почувствовать Родину, стану Родиной сам!
Тем временем, на прибрежную траву легла роса. Где-то не далеко в лесу громко заухал филин, а по берегам, отзываясь ему, и перебивая друг друга, завели свою монотонную песню лягушки. Над рекой белыми клубами, медленно, стал подниматься туман и сразу, от неё, повеяло холодом. День заканчивался и ночь, пусть на короткое время, торопилась насладиться властью, данной ей природой. Молодые люди, нехотя поднялись, собираясь уходить домой. Их деревня, с красивым названием Милена, находилась поблизости. Крепкие, деревянные дома и хозяйственные постройки, извилистой змеёй расположились на возвышенности. Маша взяла Ивана под руку и тот, прихрамывая на одну ногу, заковылял рядом с ней. Но у первого же дома, она одёрнула руку, стесняясь людского глаза. Хотя все уже давно знали об их отношениях, потому что дружба молодых людей длилась не один год. Даже местные сплетницы устали за это время выдумывать про них всяческие небылицы. Пройдя, почти половину деревни, они остановились у небольшой избы, где жила, вместе с мамой, Мария. Отец, умер, дочки не было и пяти лет, а мать, постоянно болела, поэтому хозяйство, состоящее из коровы, курей, поросёнка и собаки, лежало на её плечах.
– Ну всё, иди. Мне ещё управляться по дому надо. Поедем завтра, как договаривались, поездом.
Стала прощаться девушка. Но парень, упорно не хотел уходить, выдумывая всякие причины.
– Сейчас уйду. Давай постоим, у меня нога разболелась. Протезом натёр. А может, на лавочку присядем?
– Нет, нет, Вань! До дома потерпишь, я думаю, не умрёшь. Да и темно становится, пора уже. Всё, до завтра!
Голосом, не терпящим возражений, сказала Маша.
– Ну, можно тогда, я поцелую тебя, хотя бы в щёку?
Вопросительно глянув на неё, спросил Иван,
– Иди уже, поцелуйщик! Вот когда отведёшь меня принародно к себе домой, тогда и поцелуешь! А сейчас, до свидания!
Девушка, открыв дверь, скрылась в доме. Как бы он хотел отвести её к себе прямо сейчас, но отец, Илья Иванович, человек весьма строгих правил и порядка, а так же жёсткого характера, поставил условие, нарушить которое он не решался. И не только потому, что боялся отца, хотя не без этого, а просто так принято. Воля отца, прежде всего, тем более, что в ней не было ни чего возмутительного:
– Поступишь в институт, тогда делай, что хочешь.
Говорил он сыну, когда речь заходила о Маше.
– Разве я, против? Девушка хорошая, трудолюбивая, но тебе нужно построить будущее для своей семьи. А ваше будущее, это институт.
И в глубине души Иван понимал, что он прав. Совсем другие доводы были у его матери, Анастасии Гавриловны. Женщина, она была добрая, но единственный ребёнок в семье, сделал из неё эгоистку, которая жила им и для него. Она категорически была против этого союза, считая семью Марии нищей, не достойной её сына. Хотя в деревне, на первый взгляд, жили все одинаково, всё же была видна и разница. Родители Ивана, по сравнению с другими, жили богато. Но и работали, правда, не покладая рук, имея большое хозяйство, в которое входили даже пчёлы, а это значит, приходивший в район дефицитный товар, не редко доставался, по справкам из сельсовета, в обмен на мёд, им.