Интим не предлагать!
Шрифт:
— Не пойду я с тобой никуда, у меня лекция!
— Ромашкина, ну чего ты тугая такая, говорю же — дело крайней важности.
— Если Веник влепит мне прогул, отмазывать меня будешь ты! — стараясь громко не топать, юрко сматываемся на лестницу, несёмся на первый этаж и, переводя дух, оказываемся в полупустой столовой. Тяжело дыша, смахиваю с лица выпавшие пряди: — Всё, выкладывай, может, как-то смогу ещё без палева в аудиторию пробраться и ничего не пропустить.
— Давай кофе возьмём?
— Да что такое-то, а? Зачем столько прелюдий? Кофе,
— Нравишься ты мне, Ромашкина, вот что, — серьёзно произносит он, и на долю секунды я ему даже как будто бы верю, но через мгновение тут же начинаю хохотать на всю столовую.
— Я? Тебе? Да ты ж сам меня квёлой ледышкой обзывал, забыл?
— Ну это я дурак был.
— А сейчас поумнел?
— А сейчас — поумнел, — кивает он и, не в силах больше сдерживаться, тоже смеётся, являя миру ямочку на левой щеке. Сдаётся мне, что эта его ямочка половину института с ума и свела. Даже я когда-то на неё запала, в далёком-далёком прошлом.
— Поздравляю — ты теперь умный, флаг тебе в руки. Мне пора, — жму его ладонь и собираюсь удрать, но он цепляется за мои пальцы и, без спроса подтянув к столику, усаживает на обшарпанный столовский стул. Мелькает мысль — хорошо, что не в колготках, точно бы зацепки остались. Тяжело вздыхаю и, закинув ногу на ногу, складываю пальцы рук в плотный замок. — Ну чего тебе? Только не надо мне ля-ля про любовь, а то меня кофе утренним стошнит.
— Ладно, понял я, что с тобой эта стандартная пурга не прокатит, — обречённо машет рукой Малиновский и убирает пятернёй на макушку надоевшую чёлку. — Признаюсь, чувств у меня к тебе никаких, прости. Только не реви.
— Пф! — иронично выдыхаю я и закатываю глаза.
— Но руку я тебе действительно предлагаю. Извини, без сердца. Этот орган китайская доставка где-то по пути из Шанхая потеряла.
— Ты идиот, Малиновский, и шутки у тебя не смешные.
— Да не шутка это! — возмущается он.
— Ну если не шутка, то засунь свою руку в…
— Понял, не дурак, — вскидывает ладони Богдан и, подавшись вперёд, понижает тон: — Не нужна рука — просто возьми кольцо, — и тут передо мной на исполосованный царапинами стол ложится коробочка от Тиффани.
— Ва-ау! Вот это да-а-а-а! Уи-и! — восхищённо верещу и тут же меняю тон: — Ты этого ожидал или чего?
— Примерно этого, но ты оказывается совсем с браком.
— Я сейчас уйду.
— Стой! — выпаливает он и снова мило улыбается: — Реагируй как хочешь, просто возьми его себе.
— И что мне с ним делать?
— Надеть на палец и пойти со мной в загс, скажем, в понедельник. Много у тебя в понедельник пар?
— Псих! — бросаю и действительно начинаю его всерьёз опасаться.
— Да не псих я. Короче, правду-матку? О’кей, — шаркая ножками о линолеум он пододвигает стул ближе и, положив руку на стол ладонью вниз, бормочет: — Клянусь говорить правду, только правду и ничего кроме правды.
— Малиновский, а тебе сколько лет? — бесцеремонно перебиваю этот несуразный спич.
— Двадцать один.
— М. А кажется, что одиннадцать.
— Но-но, ты мне такие маленькие цифры не называй, они мне самооценку ниже плинтуса опускают, — грозит пальцем Богдан, и я усиленно вспоминаю, где и когда так согрешила.
— Короче, так, — ударяю ладонями о стол и, приподнявшись, нависаю над шутником: — Или прямо сейчас говоришь как есть…
— Классные у тебя… — делает акцент глазами на вырез моей кофточки и я взвиваюсь:
— Всё, оно лопнуло.
— Что лопнуло?
— Моё терпение! — вскакиваю со стула и пулей лечу на выход, толкнув по пути первокурсника с полным подносом столовской еды.
— Ромашкина, стой! — Малиновский в три секунды меня догоняет и, не обращая внимания на возражения, тянет к пыльному подоконнику, на котором одиноко притулилась захошая фиалка. Придавив меня к ледяной чугунной батарее, говорит, наконец, без всяких премудростей: — Короче, я попал по полной, и мне срочно — вот прям как диарея из… — ловит мой свирепый взгляд, — …того места, куда ты мне мою руку предложила засунуть нужно на ком-то жениться.
— Ну так выбери любую, свистни — очередь сбежится. Я-то тут при чём?
— Так я тебя выбрал.
— А я тебя нет.
— Ромашкина, не будь дурочкой, предложение — закачаешься. Выслушай прежде условия, — шепчет он, и я против воли восхищаюсь цветом его глаз. Голубые-голубые, как небушко.
— Я точно не соглашусь, но условия узнать интересно. Ну просто чтоб знать степень твоего помешательства.
— В общем, за брак со мной — краткосрочный! — уточняет, — фиктивный брак, я заплачу тебе три миллиона рублей.
— Чего-о? Да ты гонишь! — пихаю его ладонями в грудь и вырываюсь из вынужденного плена. — Нет у тебя таких денег!
— Ты тачку мою видела? Порше. Подарок деда. Знаешь, кто мой дед? — выдерживает интригу и стреляет: — Мой дед — владелец Нефть ДорТранса.
— Снова гонишь. Да был бы твой дед тем самым Малиновским, ты бы в этом универе не учился, протирал штаны где-нибудь в Гарварде.
— А я и протирал. Шесть месяцев отучился и вот я здесь, на радость всем.
— Турнули?
— Шесть месяцев пьянства, бесконтрольных вечеринок и умопомрачительного, — играет бровями, — секса. Оно того стоило. Правда, потом обо всём прознал дед, — и грустно так, — да что теперь об этом.
— Нет, я подозревала, что кто-то из твоих родственников важная шишка, но чтобы сам Малиновский… Ну ты точно идиот, такой шанс упустил. Это же Америка, моя мечта!
— Серьёзно? — глаза Малиновского загораются словно огни кремлёвской ёлки. — Ну так поможем же друг другу, Ромашкина! Сам Боженька мне на тебя перстом указал. Ты мне маленькую услугу, я тебе три миллиона — с помощью них ты точно в Америку укатить сможешь. В Нью-Йорк! Эмпайер Стрит Билдинг посмотришь, Статую Свободы.
— Мне в Аризону надо, — вздыхаю и задумчиво прикусываю нижнюю губу.