Интриганка, или Бойтесь женщину с вечной улыбкой
Шрифт:
Мои слова произвели на Джека сильное впечатление, и он моментально покраснел.
– Скажешь тоже. Тебе без меня не справиться…
– Это правда. Джек, я говорю с тобой искренне. Я увеличиваю твое жалованье ровно в десять раз.
– Что? – На лице Джека появилась растерянность.
– Ты отличный работник. Сейчас я увеличиваю твое жалованье ровно в десять раз, но это только сейчас, а дальше будет еще больше. Чем мощнее будет наша фабрика, чем больше прибыли будет она приносить, тем больше будет твое жалованье и тем увереннее ты будешь себя чувствовать. Ты будешь распоряжаться всем, чем распоряжался раньше, а я буду тебе помогать. Ты должен
На глазах Джека появились слезы, но он тут же их вытер, стесняясь мне их показывать.
– Ника, кем ты была в России? – неожиданно спросил он.
– Обыкновенной москвичкой.
– Нет. Я неправильно поставил вопрос. Чем ты владела в России? Каким заводом или фабрикой?
Я рассмеялась и закинула ногу за ногу.
– Джек, в России я была обыкновенной уличной бандитской девкой.
– Не может быть.
– Может, Джек. А кем ты был в России?
– Я слишком давно уехал. Я поступил в училище, а затем стал скрываться от армии, пока родители не перевезли меня сюда.
– Джек, а когда ты устроился на эту фабрику подметать полы, ты верил, что пройдут годы и ты станешь ее управляющим? Ты в это верил?
– Да что ты… – рассмеялся мужчина. – Такая мысль даже не могла прийти мне в голову. Я думал, что подметать полы – это мое призвание. Мне казалось, что я никогда не смогу прыгнуть выше своей головы, тем более в другой стране.
– Оказывается, смог. Человек всегда сможет прыгнуть выше собственной головы, если он сильно этого захочет. Когда я жила в России, то думала, что работать на бандитов мое призвание и что я не стою даже ломаного гроша. Джек, ты остаешься?
– Да.
– Тогда давай работать в одной команде, и прочь все недоразумения. Ты же знаешь, что на мне много всего навешано. Помимо табачной фабрики, я занимаюсь газетой, которая уже дает ощутимые прибыли и пользуется покупательским спросом. Чем большей популярностью она будет пользоваться, тем лучше для нашей же фабрики. Последняя страница газеты отдана под рекламу нашей табачной продукции, и это большой плюс. Помимо всего этого, в последнее время я тащу на себе весь бизнес своего мужа. Мне приходится нелегко. Я очень мало сплю и выгляжу довольно изможденной и усталой женщиной.
– Ты выглядишь потрясающе.
– Ты мне льстишь.
– Совсем нет. Я говорю так, как есть. Кстати, как здоровье Майкла?
– Паршиво. В последнее время он чувствует себя все хуже и хуже.
– Что говорят врачи?
– Сердечная недостаточность. Я стараюсь его от всего освободить.
Джек отодвинул от себя пустую чашку и заговорил дружелюбным голосом:
– Ника, извини. Сам не знаю, что на меня нашло. Это просто нервы.
– Ничего страшного.
– Понимаешь, я слишком тебя уважаю. Я черт-те сколько лет проторчал на этой фабрике, но не сделал для нее и сотой доли того, что за короткий срок сделала ты. Мне показалось, что я здесь больше не нужен, что во мне нет необходимости.
– Ерунда. Ты здесь очень нужен, и тут нет только моих достижений, они наши общие. Понимаешь, общие. Просто у тебя не было инвестиций и тебе неоткуда было их взять. Фактически фабрика была убыточной. Мне удалось уговорить мужа предоставить нам инвестиции. Без них мы бы не выкарабкались.
– Дело не только в инвестициях, хотя без них ничего не сдвинулось бы с места. Дело в твоей стратегии, в твоем правильном подходе к делу. За все эти годы я привык управлять остальными, дергая других, словно кукол за веревочки,
– Джек, не говори глупостей. Я хочу услышать от тебя еще раз, что ты остаешься.
– Я остаюсь и хочу, чтобы, когда я умру, вынос моего тела произошел тоже с фабрики. Я хочу, чтобы вместо цветов мой гроб был полон табака, а на моей груди была табличка с рекламой нашей продукции, чтобы все пришедшие провожать меня в последний путь люди выкурили хотя бы по одной сигарете, которые мои производим, смотрели на мое тело и наслаждались табачным дымом.
Мы оба рассмеялись, но тут рядом со мной отчаянно зазвонил телефон.
– Джек, нам еще рано думать о смерти, – быстро произнесла я и сняла трубку.
В трубке раздался голос нашей домработницы, которая в спешке поведала мне о том, что Майкл стал чувствовать себя еще хуже. Повесив трубку, я побледнела и кинулась к своему пальто.
– Ника, что случилось?
– Майклу совсем плохо. Вызвали «Скорую». Извини.
– Тебя отвезти?
– Я сама.
– Обязательно позвони и сообщи, как Майкл.
– Хорошо.
Я не помню, как неслась домой и на какой скорости ехала. Майкл всегда настаивал на том, чтобы меня возил водитель, потому что мое лихачество всегда его настораживало и огорчало. Я отказалась от водителя и пообещала вести себя за рулем как можно более благоразумно. Но сейчас был совсем не тот момент. Я действительно переживала за Майкла и знала, что в самые трудные минуты его жизни я должна быть рядом. Когда я вбежала в дом, то увидела, что прямо на полу гостиной в окружении домработницы и врачей лежит мой муж. Его лицо как-то странно перекосилось. Один глаз был закрыт, а другой открыт, но смотрел куда-то мимо меня.
Не снимая пальто, я попыталась растолкать сидящих рядом с ним врачей и закричала:
– Майкл? Майкл, ты жив?
– Вы нам мешаете, – холодно ответил американец, вводивший Майклу какой-то укол.
– Но я его жена!
– Не кричите мне в ухо. Я это понял. Вы мешаете мне работать. Если я делаю человеку укол, значит, он жив.
Отсутствие у американцев эмоциональности всегда меня убивало, и все же я старалась принимать это как данность, но на этот раз не смогла сдержаться и громко заплакала.
– Я вас умоляю, спасите его. Я вас умоляю. Что с ним?
– У него инсульт.
– Что?
– У него инсульт. И даже если он выживет, по всей вероятности, станет калекой.
Майкл пытался что-то сказать, но не мог, вместо слов получались какие-то бессвязные звуки. Его лицо было сильно перекошено, и от этого я еще больше ощущала надвигающийся на меня ужас.
«Дорогой и любимый дневник, здравствуй! Божьими молитвами Майкл остался жив. Приговор врачей был слишком беспощадным. Мой муж никогда не сможет встать, говорить и даже меня обнять. Но я достойно его приняла и, несмотря на все прогнозы врачей, надеюсь на лучшее. Я не хочу верить в то, что Майкл навсегда останется беспомощным. Я верю, что придет время, и он обязательно зашевелит рукой или ногой, да что там зашевелит… Мы с ним обязательно станцуем. И ничего страшного, что он даже не может повернуть языком. Ему не нужно говорить, потому что я смогу все прочитать в его глазах. А его глаза… Его глаза постоянно молят меня о том, чтобы я забрала у него жизнь и прекратила его мучения. Но я не могу. Я не могу сделать это, пока верю в его выздоровление. Не могу.