Интриги королевского двора
Шрифт:
Клив махнул рукой:
— Убрать.
Кальму подхватили за ноги и потащили в кусты. А барон перевел взгляд на сверток.
— Разверните. Я хочу ее видеть.
Воин повиновался.
И глазам барона предстала девчушка лет семи-восьми. Симпатичная, синеглазая и темноволосая, с чумазым заплаканным личиком и в какой-то странной одежде. Юбка, рубашка, сверху теплая курточка — все сделано не красиво, а… так, чтобы не стеснять движения?
Барон не догадывался, что это — юбка-брюки. А Миранда не собиралась его просвещать. Да и Кальма уже не скажет.
Равным образом они не знали, что на щиколотке, в специальных ножнах, покоится засапожник. И девочка спокойно может до него дотянуться. Руки-то ей не связывали. Просто туго замотали в плащ. Только рот завязали на всякий случай, но повязку убрали вместе с плащом. Сейчас Миранда была заплаканной, замурзанной, растрепанной и производила впечатление совершенно потерянного ребенка. Но руки-ноги действовали, голова тоже работала… поэтому ровно через секунду девочка опять разревелась в шесть ручьев.
— Ну-ну… — Барон соизволил подняться с земли и неловко погладить ребенка по головке. — Все будет хорошо, никто тебя не обидит…
Слезы потекли интенсивнее.
— Немножечко поживешь у меня в гостях, а там посмотрим…
Барон как раз раздумывал, что хорошо бы поискать невесту, но где найти благородную дворянку в местной глуши? Ехать в Альтвер? А тут…
Хотя кусок может и не по рту оказаться, все же граф Иртон приближен ко двору, король его за что-то любит…
Это надо тщательно обдумать.
Впрочем, этого барон сделать и не успел.
Лиля уверенно держалась в седле. Вперед не лезла, но и старалась не отставать. А в голове теснились всякие ужасы из времен разгула экстремизма.
Отрезанные детские пальчики, приложенные к требованию о выкупе.
Похищение детей, чтобы заставить что-то сделать их родителей. Так часто, так страшно…
Шантаж ребенком… что может быть хуже?
Логично мысли перескочили с шантажа на тех, кто им занимается. Чаще всего — какие-нибудь экстремисты.
Лиля невольно вспоминала видеокассеты, которые показывал отец. С записями того, что творят «мирные исламисты». И ее слегка трясло.
Богом клянусь, здесь такого никогда не будет. Я раздавлю это в самом зародыше. Никаких переговоров с террористами и шантажистами.
Лиля не понимала до конца, что в Средние века была немного другая культура обращения с благородными заложниками. Тем более полезными. Она вспоминала лившийся с экранов кошмар. Она просто вспоминала…
Как говорил Лилин отец, глядя на очередной телесюжет со взрывом или захватом заложников, — на решительные действия у власти тестикул не хватает.
И характеризовал правительство коротким неприличным словом.
А дочь слушала. И впитывала, что никогда нельзя вести переговоры с террористом и шантажистом. Чем бы ни угрожали — нельзя! Потому что эти мрази никогда не удовлетворяются полученным. А значит…
Лиля знала, что сделает с теми, кто тронул ее ребенка.
Уничтожит. Грязно и кроваво. А тела оставит на перекрестке дорог с соответствующей надписью.
Пусть даже пастор ее проклянет — она поступит, как учил отец.
А папа считал, что если бы власть проявила решительность — захваты заложников прекратились бы раз и навсегда.
Надо просто никогда не идти с ними ни на какие переговоры. Уничтожать их, как бешеных зверей, и уничтожать тех, кто им помогает. Если уж у кого-то так конвенции свербят, вывозить это зверье в человеческом обличье куда-нибудь на необитаемый остров и оставлять там. Пусть перервут глотки друг другу.
Да, страшно. Кроваво. И очень мерзко.
Но Лилиан — нет, сейчас скорее Аля Скороленок, собиралась следовать папиным советам, а не заповедям и проповедям о милосердии. Даже ценой своей души она не допустит повторения того кошмара в этом мире.
Это — ее грех.
Она ответит… Господи!!! Хоть бы Мири была жива!!!
Собаки вдруг зарычали. Глухо, утробно…
— Они рядом! — Лейс обернулся к Лиле. — Ваше сиятельство, держитесь сзади. Ясно?
Лиля кивнула. Рука сама собой легла на нож.
В комнате, осторожно, она пробовала повторить то, что умела Аля. И знала — она не полностью беззащитна. Но с тренированным воином лучше не сходиться.
Справимся…
Собаки свернули в сторону от дороги, и пришлось спешиться. Лейс отрядил двоих вести коней, и Лиля присоединилась к ним. Пусть хоть польза будет. Да и не станет ее жеребец слушаться кого-то другого.
Зачем идти через лес?
Сейчас, чуть-чуть подумав, Лиля сильно подозревала в похищении барона Донтера. Только зачем? Какой в этом смысл? Он же не может не понимать, что его поймают… Хотя…
Если бы не мальчишка (с нее причитается…), когда бы еще хватились ребенка? Похитители ушли бы далеко. И догнать их… И вообще, она что, заявится в замок барона и начнет права качать я точно знаю, это вы ребенка умыкнули…
Найдет она там девочку? Да ни разу! Носки в квартире иногда не найдешь, не то что ребенка в баронстве…
А еще…
Это не двадцать первый век, где уже сложилась культура обращения с заложниками и террористами (будь они прокляты!). Здесь свои правила.
Расспросить бы Лейса… но нельзя. Он возглавляет погоню, он — командир. Тут она вперед не полезет. Люди должны видеть, что ведущий — один. И она не оспаривает его главенство.
Некогда расспрашивать, вот возьмем похитителей, тогда и решим.
А потом зазвенели мечи.
Лиля оглянулась на мужчин, которые вели коней. Те торопливо приматывали поводья к деревьям, фиксировали и доставали оружие.