Интриги королевского двора

Гончарова Галина Дмитриевна

Гардвейг смотрел серьезно. И Рик решился:

— Чтобы любовь была взаимной.

Гардвейг улыбнулся. Не зло. А очень… понимающе.

— Эка ты куда хватил. Любовь — это роскошь, недоступная королям.

— Но…

— Хочешь сказать про меня? Так Милия у меня седьмая. А до того мне хлебнуть пришлось. И изменяли, и предавали, и отравить пытались. Или ты мне сейчас про отца скажешь?

Рик мог. Тем более что историю любви Джессимин и Эдоарда давно разнесли менестрели.

Но Гардвейг только улыбнулся. Почему-то грустно.

— А

ты не задумывался, сколько пришлось ждать твоей мачехе? Она бы и сейчас ждала, если бы не умёрла твоя мать. Ты ее хоть помнишь?

— Нет, ваше величество.

— А я помню. Очень красивая женщина. И очень несчастная. Тяжело это — ложиться в постель с человеком и знать, что на твоем месте хотели бы видеть другую.

Рик только ресницами хлопнул. С такой точки зрения он эту историю не рассматривал. Да и мать почти не помнил.

Красивая? Да, достаточно. Высокая, светловолосая, на портрете в галерее настоящая красавица.

А в жизни вспоминаются недовольно поджатые губы. И резкий визгливый голос.

— Вы меня унижаете… — забывшись, прошептал Рик. — Выставляете напоказ дешевую шлюху!

Гардвейг кивнул:

— Это она так говорила?

— Да. Эдмон мне про нее рассказывал, но мало…

— Это жизнь. Кто-то счастлив, но кто-то обязательно будет и несчастен. Ты ведь думал про Анель, так?

— Думал.

— И решил съездить поглядеть на вторую девицу?

— Да, ваше величество.

Рик решил не отрицать. Глупо. Да и Гардвейг говорил как о давно решенном. Не злился, не ругался, просто констатировал факт.

— Твой отец тебя любит. Я вот не знаю, дал бы я своим детям выбирать, — вздохнул Гардвейг. — А что ты вообще думаешь о моей дочери? Ну, титьки у нее больше мозгов. Это понятно. А что еще?

Ричард пожал плечами:

— Простите, ваше величество…

— Боишься, что разозлюсь? А не надо. Я с тобой сейчас говорю не как король. А просто как мужчина с мужчиной. Неужели сам еще не понял?

Понять Рик понял. А вот злить Гардвейга все равно не хотелось. И король, усмехнувшись, стал рассказывать:

— Мне было тогда лет девятнадцать. И я был женат. Первый мой брак определили давно. Еще когда мне четырнадцати лет не было, герцог Медерин организовал мою помолвку со своей дочерью. Отец тогда только умер, я не мог сопротивляться… Тисия Медерин была старше меня почти на пятнадцать лет. К тому же вдова. Но кого это волновало? И брак был заключен.

Рик сочувственно вздохнул.

Гардвейг смотрел куда-то вдаль.

— Тисия была умна. Мы поговорили еще в первую брачную ночь. И она стала мне другом. Мне, а не своему отцу, который с детства продавал ее, как породистую лошадь. Я сказал, что уничтожу ее отца. И она согласилась. А еще сказала, что даст мне свободу по первому же моему слову. И стала моей союзницей.

У меня не было от нее детей. Но этого требовали условия договора. Мой предшественник, за которого ее сговорил отец, оказался редким негодяем и любил избивать Тис. Так, что она однажды скинула ребенка и чуть

не умерла. Докторусы запретили ей рожать. Она не призналась напрямую. Но я подозревал, что мужа она отравила. Очень сильная натура. Неукротимая. Такие женщины — редкость. Которые до конца отдаются и любви и ненависти. Тебе такие не встречались?

Рик тряхнул головой:

— Альдонай милосерден.

— Вот-вот, лучше и не скажешь. Мне повезло. Тис стала моей подругой. И когда я разделался с ее отцом, согласилась и дальше побыть рядом. Пока я не найду ей замену. И я нашел. Мне было девятнадцать. Щенок, что я тогда понимал? А Алия была красива. Анелия тоже, но в ее матери было что-то такое… она даже дышала так, что весь двор дыбом вставал. Ну и я тоже… Тисия видела, к чему идет. И предупреждала меня. Очень аккуратно, намеками… даже сейчас у меня характер не сахар. А тогда я был вообще бешеным. И хотел только одного… одну. Тис не спорила. Она дала мне развод, получила хорошие отступные, мы с ней до сих пор друзья. Она живет в своем поместье, разводит лошадей и счастлива.

Рик порадовался за неизвестную ему Тисию. И отпил глоток вина из кубка. А Гардвейг продолжал:

— Я женился на Алии. И год был счастлив. Родилась Анелия. Моя дочь. Но копия матери. Что есть — то есть. А потом… Я не сразу узнал про ее измены. И не хотел верить. Но мне предъявили доказательства. Алия была умна по-своему. Она не связывалась с придворными, нет. Искала себе любовников среди конюхов, псарей, лакеев… тех, кто будет молчать. Но один из псарей оказался честным. И пришел ко мне.

Гардвейг на миг замолчал. Вообще-то псарь пришел не к нему, а к Альтресу Лорту. А уже брат уговорил Гардвейга спрятаться и подождать визита Алии. И застать ее на месте преступления.

— Алия оправдывалась. Клялась, что никогда… Не помогло. Когда я узнал, скольких она перебрала, я казнил ее. И даже Анелию видеть не захотел. Она копия матери. Хотя и моя дочь, это я точно знаю.

Рик молчал, но, видимо, выглядел достаточно красноречиво. Гардвейг усмехнулся.

— Не веришь? Правильно. Я бы тоже не поверил. Но у нас в роду передается родимое пятно на пояснице. Небольшое. Размером с ноготь, в форме щита. У Анелии оно есть. И у меня. И у мальчишек. Показывать, уж прости старика, не буду.

— Да вы не старик…

— Старик. Я устал, Рик. Очень устал. И мне нужен мир.

Ричард кивнул:

— Нам тоже. Мы не хотим войны и ссоры.

— Именно поэтому твой отец не волнуется за тебя. Он многое обо мне знает, нас нельзя назвать друзьями, но, когда он стал искать поддержку против Авестера, с его умоленным Леонардом… сам понимаешь.

Рик понимал. Отец рассказывал ему практически все о своей политике. В том числе… Леонард был истово верующим. А у Гардвейга были нелады со святошами. Зато Леонард хотел мести за сестру. А Эдоард… нет, один на один он готов был признать свою вину. Только вот превращать Ативерну в филиал Авестера — увольте. Дружба дружбой, а кубки врозь.