Интриги королевского двора
Шрифт:
Не привык его сиятельство к разносам. И тем более к таким унизительным. А в последнее время ему их только ленивый не устраивал.
Во-первых, Джесу сильно досталось от кузена за неуместную возвышенность помыслов. Мол, куда ты лезешь? Если Адель беременна — деньги на травницу ей в зубы и пусть травит плод! Рехнулся, что ли? Жена и так на тебя обижена. А после такого вообще разведется. Это ты мог ее раньше застращать. Пока она сидела ровно и ничего не делала. А сейчас твой ребенок — это доказательство твоей измены. Явное.
Август первый взовьется. И от короля тебе влетит. Так что деньги в зубы — и пошла, коза!
Во-вторых, Джесу досталось от Аделаиды, когда он предложил ей этот вариант.
Дамочка заявила, что, если Альдонай спас ее ребенка и позволил ему уцелеть после побоев отца, — значит, это явно дело богоугодное. И ребенка она родит! А господин граф Иртон может катиться к Мальдонае. Она вырвет эту любовь из сердца.
А что досталось?
А вот то. Все вышеизложенное было выдано на ультразвуковых тонах истерики — и в Джеса еще кидались вазами. Не попали, правда. Но ведь и в ответ вломить было нельзя. Как-никак женщина, которая носит твоего ребенка.
В-третьих, написал письмо активизировавшийся Август Брокленд.
Начал за здравие, сообщил, что на верфях все спокойно и в делах Джеса — тоже. А вот закончил за упокой. Сообщил, что первое же ущемление прав его кровиночки — и Джесу будет оторвано то место, которым он думать изволит. После чего граф Иртон сможет смело идти в альдоны — в его благонравии не усомнится никто. И если Лилюшка ему весной хотя бы слово плохое скажет…
Цени, кретин! Она с тобой до сих пор не развелась. Хотя я бы тебя давно гвоздями приколотил вместо носовой корабельной фигуры.
И в-четвертых, пришло письмо от короля.
«Граф Иртон.
Поражаюсь долготерпению вашей жены — пожалуй, ее пора причислить к лику Сияющих.
Ваше письмо неприемлемо. Извольте написать еще раз и переслать мне на проверку, чтобы не допустить откровенных глупостей.
И если до меня дойдут слухи о вашем некорректном поведении — пеняйте на себя. Мое терпение не безгранично.
Эдоард Восьмой, милостью
И внизу собственноручно королем приписано (обычно подобные письма диктовались секретарю, чтобы король не тратил время на переписывание набело):
«Джес, начинай думать головой! Еще немного — и ты будешь первым в истории страны разведенным графом. И я на твою супругу не повлияю, еще и поддержу».
Стоит ли удивляться, что граф Иртон был зол и неудовлетворен жизнью? Последнее — особенно, поскольку придворные дамы, предупрежденные ее величеством (по просьбе того же графа Лорта), держались от Джерисона Иртона подальше.
Так что благородный граф пару раз уже прогуливался по борделям, срывая злость на проститутках. Рик ругался, но толку не было. Джес просто сорвался с цепи. И Рик подумывал сообщить отцу о существующем положении дел.
Рик честно отписал, что не в восторге от Анелии.
Эдоард же посоветовал приглядеться внимательнее. Поскольку соседи и лучше бы не ссориться. Нет, Ивернея его тоже вполне устроит. Но если Рик сам пока не знает… почему нет?
Рик не возражал. Тем более что полученный портрет Лидии Ивернейской привел его в расстройство чувств.
На портрете была изображена высокая и худая девица. Пышные юбки положения не исправили. Впалые ключицы не смогли замаскировать даже придворные живописцы, серые глаза смотрели холодно, а губы были сурово сжаты. Всем видом девушка словно предупреждала: «Не тронь! Укушу!»
Так что Анелия стала представляться весьма привлекательным вариантом. Она хотя бы улыбалась. А что глуповата… так ею и управлять легче. И от интриг можно удержать.
Ладно. Приглядимся еще.
Но примерно в середине зимы Рика вызвали к Гардвейгу.
Последний месяц у короля чертовски болела нога и он стал просто невыносим в общении. Единственными, кому от него не перепадало оплеух, были жена и молочный брат. На остальных Гардвейг орал, швырялся чем попало, а под настроение мог согнать со двора или вообще в темницу. Что не добавляло придворным радости.
Милия не отходила от мужа ни на шаг. Но… докторус показал, что она в очередной раз ждет ребенка. И женщине периодически становилось дурно.
Для королевы наставили ведер чуть ли не во всех углах дворца. Беременность протекала достаточно тяжело. Но так же было и в прошлые разы. И Милия опять надеялась родить мальчика.
Одно это смягчало характер Гардвейга.
А Альтрес… он был счастлив вместе с братом. И приглядывал за королевой.
Мало ли что.
Мало ли кто…
На Рика король произвел двойственное впечатление. С одной стороны — Гардвейг был страшен своей непредсказуемостью.
С другой же… стоило ему посмотреть на Милию, как лицо короля озарялось ласковой улыбкой.
И Рик невольно позавидовал. Вот ведь… отец, Гардвейг… все они нашли свою любовь. Неужели ему не повезет?
По молодости Рик упустил то, что до любви ведь и жизнь была… с ее разочарованиями, проблемами, склоками и ссорами…
А вот Гардвейг его взгляд не упустил. И кивком указал Рику на кресло рядом с собой.
— Садись.
Рик раскланялся и сел.
— Там вино на столе, разольешь?
— Да, ваше величество.
— Вот и отлично. Дорогая, оставь нас и распорядись, чтобы не беспокоили…
Милия послушно сделала реверанс, поцеловала мужа в щеку и вышла.
Гардвейг дождался, пока Рик подаст ему кубок, и кивнул на дверь, за которой скрылась жена.
— Ругается, если я вино пью. Докторусы запрещают… А она им верит, беспокоится… хоть на старости лет мне повезло.
— Ее величество — одна из самых очаровательных женщин Уэльстера, — согласился Рик.
— Да, с лица воды не пить. Милия еще очень добрая. И сыновей мне родила. И меня любит без памяти. Что еще надо?