Интуиция (сборник)

Борисов Михаил

Капитан подобное развитие событий предчувствовал.

– Прошу назначение отложить, эскадру передать под командование капитана второго ранга Санчеса.

Степанов набычился.

– Не понял. Вы что, устав забыли? Обжаловать можете после исполнения. Отставку вашу никто принимать не собирается, даже не надейтесь. Так что забирайте обратно своих ненормальных. Пока вы загорали, они, с вашим любимым Санчесом во главе, мне два контейнера рапортов наприсылали. Наведёте порядок и доложите. Свободны.

Капитан понял, что сейчас лучше не спорить. Отдал честь, развернулся

и зашагал к двери. Степанов сказал вдогонку:

– В предбаннике адъютант вам эти рапорта отдаст. Считайте, я их не видел. И знаете что… Не все такую встряску могут нормально пережить, какие-то изменения в экипажах всё равно произойдут. Вам там, из центрального, виднее, кого куда. Я мешать не буду; шлите списки, завизирую.

Эскадра лежала в дрейфе возле Фобоса – «Рузвельт» стоял на профилактике двигательной установки. Экипаж встретил капитана с тщательно скрываемым волнением. Капитан шёл по палубам, вдыхая суховатый кондиционированный воздух. Встречные подтягивались, с удовольствием отдавая честь, и капитан отвечал, чувствуя комок, подступивший к горлу. Вернуться потихоньку у него не получилось. Ещё в шлюзе, пока он благодарил оператора за мягкую стыковку, ему пришлось постараться, чтобы прибытие не превратилось в пресс-конференцию. Подоспевший Санчес разогнал флотских по местам нарочито ледяным взглядом, деловито сдал командование. Но было заметно, что он тоже рад; в морщинах пряталась улыбка.

Капитан заходил в каюты к экипажу, подолгу беседовал. Почти все из подавших рапорта охотно забрали их обратно, узнав, что капитан вернулся. О «Саламандре» старались не говорить, но капитан видел, чего это стоило экипажу. Степанов оказался прав, не все оказались готовы. По счастью, таких было совсем немного.

Привезённых с Земли сувениров на всех, естественно, не хватило, и капитан, не долго думая, решил устроить праздничный обед, благо был подходящий повод – день рожденья Санчеса. Об этом капитан и зашёл поговорить с именинником.

К его удивлению, Санчес оказался одним из тех, кто не забрал рапорт. Причина оказалась весьма проста.

– Ты хоть помнишь, сколько мне стукнуло? – Сан-чес улыбался. – Считать не разучился?

– Вот тебе раз, – удивился капитан. – Что, уже?

– Уже, – подтвердил старший помощник. – Я уже законный пенсионер.

– М-м-м-да. – Капитан развёл руками. – Кажется, склероз. Это мне пора на пенсию, а не тебе.

– Склероз – болезнь молодых. Я же тебе говорил, старость – это когда уже ничего не забывается.

Капитан помолчал, собираясь с мыслями.

– И куда теперь?

– Посмотрим. – Санчес пожал плечами. – Сначала надо как следует устать от безделья. Знаешь, очень хочу устать от безделья. Давно хочу.

– Это быстро, – усмехнулся капитан. – Я пробовал.

– Вот видишь, ты пробовал, а я ещё нет. Дискриминация. Но вообще-то у тебя от этого отдыха только седины прибавилось.

– Что, заметно?

– Ещё как.

Капитан попытался представить себе центральный пост без Санчеса. Да что там центральный… А палубы? А кают-компания? А флагман вообще?

– Ладно тебе убиваться. – Санчес читал его мысли. – Люди приходят и

уходят, флот остаётся. Кстати – я бы тебе посоветовал взять старпомом Чака, а то пришлют кого-нибудь…

– Не пришлют.

– Да? Это хорошо. Значит, что-то всё-таки сдвинулось с мёртвой точки.

– Сдвинулось, сдвинулось. Уж если командующий просит прощения за штабных…

– Вот как? Хотя чему тут удивляться, Степанов нормальный мужик. Я помню, как он на двух дюзах в ближний кинулся – хода нет, тяги нет, но маневровыми такое вытворял, что волосы дыбом. И прошёл ведь, да как прошёл! Шарахались от него, понимали, что если у него даже реактор кончится – зубами загрызёт… Были времена…

Санчес принялся гладить рукой бритый затылок, и капитану показалось, что старший помощник прячет глаза и как-то часто помаргивает.

– Ладно, – неловко сказал капитан, пытаясь сменить тему. – А почему Чака?

– Ну как почему, – после паузы ответил Санчес. – Потому что это место его заждалось, пока я на нём штаны просиживал. Кстати – ты знаешь, что его на «Нахимов» старпомом зовут? И не просто зовут, а готовы с руками оторвать. Грамотный офицер. Своё хозяйство содержит образцово. Пунктуальный, как все стрелки. Даже педантичный. Но, заметь – не мелочный, и попусту никого в обиду не даст. Да и пора ему второго ранга получать, засиделся… если не хочешь его в Первую отдавать. Правда, Джок от него наплачется…

– Джоку, – заметил капитан, – ещё неделю будет всё равно, я тебе точно говорю. А через неделю привыкнет, да и распустился он у нас с тобой…

Джоку действительно было не до этого – он страдал от тяжкого переедания. Когда капитан по возвращении шагнул в свою пустую, стерильно чистую каюту, Джок уже ждал – серый собрат из шлюзовых быстро разнёс по флагману весть, что капитан вернулся. Не здороваясь, Джок приступил к делу.

– С голоду опухнешь, пока тебя дождёшься. Давай, чего у тебя там есть.

– Ничего себе, – опешил капитан. – Это что за встреча?

– Ну ладно, здравствуй, здравствуй. Давай, выкладывай.

– Вот негодяй. – Капитан прошёл к настенной панели, привычно нажал несколько клавиш. – Подождёшь пять минут.

– Ну, если пять, то подожду, – согласился Джок, уже обнюхивая багаж капитана. – Ну-ка, ну-ка… Голландский? Не может быть! Шеф, беру свои слова обратно. Готов ждать хоть час. Даже, пожалуй, два.

– Не выдержишь. – Капитан положил чемоданчик на койку, открыл. – Не выдержишь и испортишь мне чемодан. На, обжора.

– Не согласен! – мгновенно возразил Джок, впиваясь в сыр зубами. – Категорически! Обжора – это тот, кто без разбора, а я очень даже… М-м-м…

Капитан тем временем налил себе кофе. Уселся в кресло, попутно отметив, что кофе на «Независимом», может, и не такой насыщенный, зато куда более привычный. Особенно если пить его из своей, хорошо знакомой кружки. Минут десять прошли в молчании, вернее – в нечленораздельных звуках, издаваемых Джо-ком. Потом звуки стали реже, и наконец Джок увалился на пол рядом с обгрызенной головкой сыра, выпятив неестественно раздувшийся живот. Капитан, наблюдавший за ним почти с нежностью, вздохнул: