Инверсия праймери. Укротить молнию

Хотя о существовании Делоса я знала с детства, сама я оказалась на планете впервые. Делос входит в Союз Миров Земли, неуклонно сохраняющий нейтралитет в войне купцов с нами, сколийцами. При том, что все мы — земляне, купцы и сколийцы — люди, между нами не так много общего.

Возможно,

поэтому Земля провозгласила Делос нейтральной зоной, заповедным местом, где солдаты купцов и сколийцев могли бы тихо и мирно встречаться.

В трогательной гармонии.

«Гармония»— их слово, не наше. На деле ни одного из нас никогда не увидишь беседующим с солдатом купцов — в гармонии или без.

Однако Делос оказался ближайшей обитаемой планетой к тому сектору космоса, где мы проводили учебные полеты, натаскивая нового члена нашего отряда, Тааса. Вот мы и отправились туда отдохнуть и расслабиться немного.

Теплым вечером мы вчетвером шагали по Аркаде. Вдоль тротуаров выстроилась бесконечная череда кафе и магазинчиков с карнизами, увешанными стрекотавшими на ветру деревянными трещотками и разноцветными лентами.

Каждую остроконечную крышу венчал устремленный в небо шпиль с нанизанными на него металлическими пластинами; их лязганье смешивалось с шумом толпы.

Город смеха и праздников, рай для загорелых женщин в ярких платьях и преследующих их крепких юношей.

Нервоплексовое покрытие шевелилось у нас под ногами, от чего я то и дело стискивала зубы. Никогда не понимала страсть большинства людей к этой штуке. Нет, не правда. Понимала, хотя и не разделяла ее. Считалось, что нервоплекс повышает комфорт. Вплетенная в него паутина молекулярных волокон и микроскопических компьютерных схем реагировала на прилагаемые к нему усилия, регулируя пружинящую реакцию тротуара в зависимости от интенсивности пешеходного потока.

Справа от нас в небольшом скверике люди толпились вокруг пары борцов в красном и зеленом трико. Люди подпрыгивали и пританцовывали от возбуждения, а нервоплекс подкидывал их, усиливая восторг.

Наша четверка — Рекс, Хильда, Таас и я — шествовала сама по себе. Жаль, что мы были не в штатском. В конце концов, мы же не на дежурстве. Все же на нас были мундиры Демонов: черные брюки, заправленные в высокие черные бутсы, черные рубахи под черными куртками. В яркой толпе мы выделялись словно торчащие из воды камни, и подобно обтекающему их потоку толпа пешеходов раздваивалась, пропуская нас. В толпе преобладали земляне — люди, которым редко удается увидеть хоть одного живого Демона, не говоря уж о четырех сразу.

— Тебе полагалось бы покричать немного с пеной у рта, Соз, — покосился на меня Рекс с ехидной улыбкой. — Здесь бы в минуту никого не осталось!

Я недовольно посмотрела на него. Образ Демонов-берсеркеров давно уже сделался почти обязательной деталью приключенческих голофильмов, на чем разбогатело не одно поколение продюсеров. Нас — Демонов, элитных пилотов космического флота Сколии.

— Я твой собственный рот пеной запечатаю, — буркнула я в ответ.

Рекс улыбнулся:

— Звучит соблазнительно.

— Помните Гарта Байлера? — чуть хрипло спросила Хильда.

— Он поступил в Джеханскую военную Академию

в год, когда я ее заканчивал, — покопался в памяти Рекс.

Хильда кивнула. Ростом она не уступала Рексу, заметно возвышаясь над нами с Таасом. Ее шевелюра обрамляла лицо копной сена.

— Так вот, он прошел через душеспасителей.

Невроплекс застыл у меня под ногами. Я замедлила шаг, пытаясь прийти в себя. Собственно, причины так напрячься у меня не было: душеспасителями на нашем жаргоне именовались врачи-психиатры, лечившие тех из Демонов, кто не выдержал нечеловеческих нагрузок этой войны. Правда, когда кто-то из нас и лишается рассудка — что имеет место гораздо чаще, чем признает штаб Космофлота, — это происходит обычно тихо: все насилие, как правило, обращается внутрь, а не на остальных людей.

— И что с ним случилось? — поинтересовался Таас.

— Отправили в госпиталь, — ответила Хильда. — Потом он уволился в отставку.

Я терла лоб рукой, не в состоянии дальше следить за разговором. Мой пульс и дыхание участились, на висках выступил пот. Что со мной?

И тут я увидела. С той стороны Аркады за нами наблюдали двое: молодой человек и женщина, оба — в джинсах и блестящих рубахах. Они походили на студентов или влюбленную пару на прогулке. Ни тот, ни другая не улыбались.

Они просто стояли и смотрели на нас, забыв про пакеты хрустящей соломки в руках.

Что-то словно стянуло мне грудь стальным обручем. Я остановилась и сделала глубокий вдох. Блок, — подумала я.

Я не получила ожидаемого ответа. Все, что я увидела, отдав команду «Блок», — это псимвол, маленькую картинку, похожую на компьютерный символ, только мысленную. Ей полагалось мигнуть и исчезнуть. Вместо этого в моем сознании проявилась страница компьютерного меню. Я зажмурилась и меню заколыхалось словно пятна от яркого света на сетчатке. Когда я открыла глаза, мое восприятие сместилось, так что меню теперь висело в воздухе у меня перед лицом наподобие голографического изображения. В меню выделились три команды:

Перенос

Блок

Выход

Шрифт был мой, персональный; слова казались вырезанными из янтаря.

Перед словом Блок я увидела изображение нейрона со стенкой между стволом и разветвленными окончаниями — псимвол «Блок», которого я ожидала с самого начала. Вместо этого он парил в воздухе передо мной как часть обширного меню. Рекс и Хильда остановились, продолжая разговаривать как ни в чем не бывало и не обращая внимания на накладывающийся прямо на них список слов и символов.

У землян есть хорошее название для таких ситуаций: дикий бред. Еще лучше — бред сивой кобылы (интересно, что это за кобыла такая?). Что делает это меню в воздухе перед моим носом? Нет, неверно. Я знала, что оно здесь делает. Его выдал компьютерный центр, вживленный мне в позвоночник, когда я послала ему команду «Блок». Меню — результат его прямого воздействия на мой зрительный нерв.

Все правильно. За одним исключением: этого не могло быть. Очень уж неэффективно — не говоря о том, что не вовремя, — проходить всю цепочку проверок каждый раз, когда я отдаю команду своему центру. Мне полагалось увидеть только мигающий псимвол «нерв-стена», извещающий о том, что центр принял мою команду.