Инверсия
Шрифт:
Тростниковый сок и муан-муан из африканского желтого жареного риса, с белой фасолью и креветками, обжаренными в арахисовом соусе, подаваемого на капустном листе. Я в раю!
Если меня ангелочек на скамейке не остановит.
Гимназические качели, с вяло покачивающейся на ней дочкой лорда, представляли собой металлическое основание, с треугольниками по бокам, соединенными штангой. На штангу навесили изящную сиденьку, способную уместить пару влюбленных или стайку девушек без комплексов. Отчего же Глэдис сидела на ней одна?
Наверно дело в табличке «Эту качель, к четырнадцатилетию
— Таблички. — с гордостью за принцессу сказал я. — Они повсюду. Раньше мне хотелось написать на футбольном мяче «Этот пухлый кругляш был надут ножным насосом леди Глэдис самолично. Её драгоценной правой ногой. Первого марта, две тыщи тридцать четвертого года». Тогда бы меня никто не остановил, кубок точно был наш.
Шутка ей понравилась, уголки милых губок поползли вверх.
— Ты должен сам стараться. — для порядка проворчала она, вглядываясь в моё лицо. — Всё хорошо с лицом?
Посчитав, что моя роль доблестного оруженосца, исполнительного секретаря, верного шута и постоянного раздражителя на сегодня окончена, я вцепился в скрученный трубочкой капустный лист с муан-муан. Ответить не смог, утвердительно кивнув.
Я расположился напротив, позвавшей меня принцессы. Присел прямо на аккуратно подстриженную траву, скрестил ноги, стараясь избегать взгляда на задорные коленки Глэдис, выглядывавшие между белыми школьными гольфами в серую полосочку и клетчатой школьной юбкой.
За растительностью гимназии: деревьями и травой ухаживает школьный садовник. Местных собак и живности нет. Британцы всех обезьянок в городах, первым делом отстреляли. Вот еще, будет какое-то чудовище леди за волосы хватать, выпрашивая банан. Или хватать на ужин породистую кошечку с крыльца.
Единственные обитатели сада гимназии: Бонька и Толстопуз. Нет, представитель кошачьих из них только один, последний. Бонька — это белка.
Сейчас она осторожно выглядывает с ветки драконова дерева. Крона у растения мощная и большая, дарит тенечек и прохладу, привлекает множество бабочек. И плоды дерева, и бабочек Бонька жрет. Принимает подношения школоты, но пуглива. Запах муан-муана её привлек, и теперь она изучает меня. Можно ли иметь со мной дело, не сделаю ли я из неё мишень для дартса, коврик на подставку для ног у кресла.
Всякое с этой школотой бывает. Бонька высунет мордочку, поглядит, переместится ниже. Зависнет на хвостике, цепляясь за веточку, протянет заднюю лапку, нащупает кору, вцепится коготками и сместится еще ниже.
— Милашка! — вырвалось у меня.
Глэдис поглядела на меня потрясенно. Траектория перемещения рыжей ниндзя лежала над её головой. Вырвавшиеся слова, она приняла на свой счет.
— Да как ты посмел! — грозно сказала она мне, покраснев. — Вот так сразу, без ухаживания и цветов! Без сонетов Байрона и соплей про классовое неравенство! Без золотых эполетов на мундире, да вообще без мундира! Я вынуждена буду тебя строго наказать.
— Я-я-я… — непроизвольное заикание сковало мой речевой аппарат. — Да я про белку!
Истерично выкрикнув последнюю фразу, я тыкнул наверх рукой. Бонька немедленно спряталась за
Вздернув голову, Глэдис посмотрела на мирно цветущее дерево, без признаков живых существ на нём.
— Так вы еще и трус, мистер Эйвер Дашер. — с горечью постановила она, встав с качелей. — Морочите голову девушкам. Вы как паук: только плетете паутину из томных взглядов и пустых слов. Я позабочусь о женской половине славной гимназии. Они должны знать, что вам нельзя верить.
Произнеся эту обвинительную речь, она вырвала из моих рук фляжку с соком, запила горечь раскрытия моего психотипа сладким напитком. Всунула мне в руки пустую посудину, и ушла не оглядываясь.
Я остался сидеть в полном охренении и сушняке. Только осмелевшая Бонька кралась по стволу. «Глэдис ушла, уж с одним человечком я справлюсь.» — было написано на её морде.
— Ну спасибо, родная, — процедил я, — где же ты минуту назад была.
Но кусочком муан-муана все же поделился с белкой. Животные не должны страдать от женских заморочек. Никто не должен. Это сугубо мужская, элитарная миссия.
Не в самом лучшем настроении я приплелся на пятый урок. «Сгоряча Глэдис про остальных девушек ляпнула, через урок остынет» — твердило одно полушарие. «Нам конец, пиши завещание» — категорично утверждало второе.
Но довольно скоро про Глэдис я забыл. Магическая и натуральная философия поспособствовали. Ранее существовала только натуральная философия. Предмет изучал основы устройства мира: как его понимали в то время. Однако с появлением магии, понимание несколько пошатнулось. Хоть папа римский сразу заявил — это подарок Христа, многие задавались вопросами. Вроде: «а че это магию дали моему толстому рыжему соседу, который бьет жену и давно забыл тропу к церкви? Или тому мальчугану, пасущему овец. Бог настолько любит овечек? Ах, это новый элемент „скруп“? Выделите и взвесьте килограмма четыре, у меня большая семья».
Вот только это так не работает. От передоза скрупа человека разрывало с яркими спецэффектами. Химики собрались на всемирный форум, долго спорили потом вперед вышел француз Бертолле, тот самый, именем которого назвали новый порох, шаркнул ножкой: «ну суи десоле, мы дико извиняемся, сейчас можем сказать только две вещи. Скрытая реакция идет постоянно в каждом из нас. Каждый человек превращается в мага каждую секунду. И в ту же секунду идет процесс обратимой реакции. Существует какой-то барьер активации для начала протекания необратимой реакции превращения человека в мага. Дайте химикам на дальнейшие исследования восемь триллиардов золотых франков, восемьсот красивых девчуль и остров с пальмами — мы всё порешаем за пару лет.»
Последняя фраза выдумана, запросы были скромнее, но за сто с лишним лет никакого существенного понимания процесса не произошло.
Возникшая магия — редкое явление. В первый год в мире появилось десять магов и неизвестное количество эсперов. С тех пор в год, число незначительно колебалось. Многие погибали в конфликтах, тем не менее, на данный момент, около тысячи магов на Земле присутствовало. В Великобритании их было почти под двести, больше любого другого государства, но не сказать чтобы сильно.