Инверсия

Бран Адерин

— Так! Телефон включен, подключен к сети. Он находится в Марселе, — залопотал технарь. — Попробуем триангулировать… Аппарат находится примерно… хм-м-м, в районе метро Кастеллан и движется на-а-а-а… Юг!

— Открой карту, — бросил Ферос.

Парень подчинился и указал на карте примерное местонахождение телефона Сулье. Тот действительно двигался от вокзала к велодрому. Ферос развернулся и обратился к первому парню.

— Где ты нашёл Клер?

Парень молча открыл запись с камеры видеонаблюдения и показал, как двое бойцов в чёрном вытаскивают из

машины его Клер и, крепко держа за руки, заводят в какое-то здание.

— Где это?

Парень молча открыл карту и показал Феросу нужное здание. Ферос выпрямился, повернулся к стоявшему в дверном проёме полицейскому и прорычал:

— Поднимай всех!

[1] Во французском языке есть особый вид абсолютно цензурного, но неформального сленга, называется verlan. Название — это слово «задом наперёд» (l’envers), в котором слоги переставлены задом наперёд. Примерно таков и есть принцип образования слов этого сленга.

Например, слово «цыпочка», «баба» — meuf — это слово femme (женщина), в котором буквы переставлены местами и записаны так, как слышится после перестановки.

Иногда такие метаморфозы бывают многоступенчатыми. Например, сленговое слово flingue (пушка, пистолет) превратилось во flique (коп, полицейский), которое превратилось во flic, а потом — в keuf и наконец — в feuk. Все четыре слова очень распространены в устной речи, обозначают полицейского и являются фонетическими анаграммами друг друга. Некоторые даже попадают в словари. При этом слова не являются нецензурными, но всё же очень грубы. Вроде нашего «мусор».

Что характерно, verlan — очень живой язык, и предыдущее поколение, говорившее на verlan в студенчестве, не понимает современных студентов, которые говорят на verlan, построенном по тем же самым вполне строгим правилам.

[2] Ублюдок (фр.)

Глава 23

Света пришла в себя быстро, когда её тащили по лестнице на первый этаж. Похоже, особого вреда её здоровью никто не нанёс, но шея в том месте, где её душил Сулье, болела просто неимоверно. Глотать было больно.

Света сперва плелась за своим похитителем, как сомнамбула, неуклюже подставляла под себя ноги, но твёрдая хватка на плече не позволяла ей упасть. Света хотела было попытаться вырваться, но упиравшийся ей в бок острый кончик ножа отбил всякое желание брыкаться. Она открыла рот, но тут же над ухом прозвучал холодный голос:

— Ta gueule[1]! Я бы на твоём месте сейчас вёл себя очень тихо!

Света примолкла. Дурман, окутавший её от удушья, очень быстро слетал, и Света завертела головой. Её тащил Сулье, а у входной двери в подъезд к ним присоединился ещё один мужчина, подхвативший Свету под другой локоть.

Вопреки киношному стереотипу, мужчины не жаждали рассказать ей о своих коварных планах, не хохотали адским смехом и вообще вели себя так, будто Света — не человек, а ценная породистая, но упрямая животина, которую перевозят в новое стойло.

Её аккуратно и без разговоров выволокли из старинного

квартала на широкую улицу и втолкнули на заднее сиденье серебристой маленькой машинки. Сулье уселся на переднее сиденье, а второй её провожатый забрался следом за Светой. Когда двери захлопнулись, Света услышала щелчок блокировки замков. Зараза…

На голове Сулье сзади виднелась свежая размозжённая рана. Она была обработана, но выглядела болезненно отёкшей и воспалённой. Света с мстительным удовольствием вспомнила, как шваркнула по его черепушке чешским салатником.

Вид живого и активного Сулье с ножом наперевес резко смыл все душевные терзания Светы по поводу причинения ему физических страданий. Надо было треснуть посильнее! Глядишь, не так прытко бы за ней прискакал!

Мужчины ни о чём не спрашивали Свету, не пытались с ней заговорить. Молчала и она. Разговоры могли спровоцировать их, Свете совершенно не хотелось терпеть побои или ещё что похуже.

Машина никуда не сворачивала, но всё же Света не понимала, куда её везут, она недостаточно хорошо ориентировалась в Марселе. Впрочем, железнодорожный вокзал она всё-таки узнала. Её привезли куда-то на площадь Марсельезок.

Сулье бросил на Свету предостерегающий взгляд и показал ей свой нож, многозначительно вздёрнув бровь. Намёк был понятен без слов: «Не дури, если хочешь жить». Мужчины молча вытащили её из машины и так же под руки проводили в квартиру без мебели в здании на оживлённой улице. «Бульвар Шарль Неделек», — успела прочитать Света на указателе, это ей ни о чём не сказало.

В квартире толпилось порядка десяти человек. Может, больше. Все, как один, угрюмые, грузные, уродливые. Ни проблеска интеллекта в лицах. Света не знала, почему, но все до единого здесь казались ей просто отвратительными внешне. Они проводили Свету пристальными взглядами и напряжённым бормотанием. Впрочем, сальных шуточек никто не отпускал, лапы к ней никто не тянул, и это было хорошо.

Свету втолкнули в абсолютно пустую комнату и закрыли за ней дверь. За дверью раздались приглушённые голоса, и Света тут же прижалась ухом к двери, но не смогла разобрать слов. Она покружила по комнате, выглянула в окно и убедилась, что прыгать высоко.

Она ходила от стены к стене, думая, что делать. Сбежать не выйдет — за дверью взвод головорезов, сигать из окна она не собиралась. Если начать кричать в окно, могут и прибить до прибытия помощи. Позвонить Кристофу не с чего и некуда, она не знала его номера телефона.

Позвонить в полицию? Кристоф и сам — полиция, и так или иначе скоро узнает, что её похитили. А когда Кристоф узнает, он обязательно за ней придёт. Света не сомневалась в этом ни на секунду. Этот мужчина ни за что её не бросит, а значит, ей просто нужно его дождаться. Что-что, а ждать Света умеет! Десять лет училась.

К тому же, Света предполагала, что «знакомый», любезно предоставивший им обставленную по отельному принципу квартиру без единой личной вещи — тоже полицейский. А значит, такая квартира просто обязана быть под охраной.