Иные
Шрифт:
– Хорошо. – Блейз взглянул на Тони, и она улыбнулась в ответ. Странно, только сейчас, в ее присутствии, он наконец почувствовал себя в полной безопасности
Глава 33
Если вы первый раз присутствуете на представлении «Симфонии Факслов»… – Взгляд Блейза остановился на первых строчках программки, которую им вручили, когда он и Тони вошли в зал и начали искать свои места.
Может быть, в зале просто немного не хватало света, но Блейз почему-то с трудом различал буквы. Не проходило и ощущение, что вот-вот заболит голова.
«…вам может показаться, что и сам зал, и не зажженные
Блейз поднял взгляд от программки и огляделся. Им с Тони достались самые лучшие места – в первом ряду одной из небольших лож, на которые здесь были разделены первые десять рядов амфитеатра.
Сцена, на которой подобно застывшим по стойке «смирно» солдатам возвышались изящные черные Факелы, и зал и в самом деле выглядели довольно просто, если не сказать убого. Возможно, это было сделано специально, чтобы по контрасту само представление казалось еще более впечатляющим.
Блейз вернулся к тексту.
«“Симфония Факелов”» является симфонией в полном смысле этого слова: творением гениального композитора, художника и писателя Мохаммсда Кромби.
Он создавал симфонию на протяжении всей своей жизни, используя в ней высочайшие технические достижения лучших умов Ньютона.
“Танец Пламени” – вы увидите его, как только зажгутся Факелы, – служит той же цели, что и все великие произведения искусства: дать слушателю, зрителю или читателю в полной мере использовать возможности собственного творческого воображения.
Подобно тому как читатель, углубившись в великое литературное произведение, начинает “жить” в нем, как бы становясь его частью, симфония оставляет на всю жизнь совершенно незабываемое впечатление, причем у каждого оно свое.
То, что видит зритель, – плод его собственного творческого воображения и недоступно никому.
Поэтому лучший способ получить от симфонии максимум удовольствия – это полностью погрузиться в созерцание Факелов. Предоставьте своему разуму полную свободу и дайте ему возможность создавать перед вашим мысленным взором те образы, которые складываются в нем из танца языков пламени.
Наш совет тем, кому этот процесс может показаться чересчур сложным: просто постарайтесь целиком сосредоточиться на пламени и позвольте этому зрелищу полностью захватить вас.
Люди тысячи лет неотрывно глядели на пламя костров и пылающие угли, поэтому даже если вам никогда до этого и не приходилось смотреть на огонь, вы сразу почувствуете, что он завораживает вас.»
Последние несколько строчек просто расплылись перед глазами Блейза. В зале становилось все темнее и темнее, начали пробуждаться к жизни стоящие на сцене Факелы. На их верхушках показались небольшие голубоватые, постепенно краснеющие язычки пламени.
Наконец свет окончательно погас, и зал погрузился в почти полную темноту. Столбы пламени на сцене стали почти такими же высокими, как сами Факелы.
Блейз наблюдал за происходящим с чувством пред вкушения чего-то необычного и в то же время со странным беспокойством. Устройство зала, расположение светильников на сцене, медленно гаснущий свет, постепенно разгорающиеся языки пламени – все это оказывало воздействие сродни гипнотическому.
А он с детства знал, что плохо поддается гипнозу. Это обнаружил врач-экзот, вызванный, чтобы облегчить его страдания но время болезни,
– Ты сопротивляешься мне, – мягко заметил он Блейзу. – Просто расслабься и позволь своим мыслям течь туда, куда я их направлю.
– Я расслабляюсь! – огорченно воскликнул потрясенный Блейз. – Я вовсе не сопротивляюсь – честное слово! Я очень хочу чувствовать себя получше. И кроме того, мне и самому было бы ужасно интересно узнать, что происходит, когда тебя гипнотизируют.
– Ясно, – отозвался врач все с той же свойственной экзотам мягкостью в голосе. – Тогда все ясно. Ты просто пытаешься частично как бы остаться в стороне и наблюдать за происходящим. Но у тебя ничего не получится. Так что давай-ка лучше расслабься, и пусть случится то, что должно случиться.
– Я… не могу! – заплакал Блейз.
И он действительно не мог. В конце концов врачу пришлось отступиться и облегчить страдания юного Блейза таблетками – это в общем-то полностью противоречило экзотским принципам лечения.
С тех нор Блейзу еще не раз доводилось убеждаться в том, что он всегда внутренне сопротивляется гипнотическому внушению. Как будто целью его жизни было постоянно оставаться в стороне и наблюдать – не обязательно себя самого, но и всех и вся во Вселенной.
Тем не менее сам он успешно гипнотизировал тех, кто поддавался внушению Блейз мог завладеть вниманием слушателей всего лишь благодаря тону своего голоса, движениям рук или мимолетным взмахам плаща с красной подкладкой.
Тони и Данно – как он выяснил, исподволь проверив их на внушаемость – тоже не очень хорошо поддавались гипнозу. Генри же в отношении гипноза оказался просто каменной стеной. Скорее всего, точно так же реагировал бы на него и Эмит Барбедж.
Блейз даже начал подозревать, что все Хранители Веры – как Истинные, так и фанатики – совершенно не поддаются внушению, равно как и многие, если не все, дорсайцы. А еще он не раз убеждался, что и многие экзоты по собственному выбору могут либо сопротивляться ему, либо нет. Остальные же люди, как правило, отличались один от другого лишь степенью восприимчивости.
Когда языки пламени начали извиваться в каком-то замысловатом танце, Блейз понял, что постепенно расслабляется. Нет, гипнозом здесь и не пахло. Здесь ему просто предлагали взять что-то и использовать по собственному усмотрению, но не более того. Он сразу вспомнил фразу в программке о тысячах лет, которые люди провели, глядя на огонь и тлеющие угли костра.
Он и сам тайком любил смотреть на пламя в камине еще в те дни, когда его экзотка-мать никак не могла заставить себя использовать какую бы то ни было форму физического наказания и поэтому запирала Блейза в его собственной практически пустой спальне, где не было ни книг, ни игрушек.
Но при этом она не учитывала то обстоятельство, что в большинстве его спален обычно имелся камин, притом камин зачастую настоящий и с совершенно настоящим огнем, пусть даже и разжигаемым в исключительно декоративных целях. Так Блейз и провел много счастливых часов, широко раскрытыми глазами уставившись на пламя и погрузившись в детские фантазии, порожденные красно-белыми язычками, пляшущими над полуобугленными поленьями.
Поэтому и теперь ему было совсем не трудно полностью сосредоточиться на языках пламени Факелов. Их танец состоял из очень сложных и часто повторяющихся движений разной степени интенсивности. Это зависело от большего или меньшего количества поступающего к ним кислорода, необходимого для горения. Мало-помалу все сливалось в определенный ритм, который проникал в его грезы, постепенно превращаясь в барабанный бой. Причем он его не слышал, но чувствовал, как этот бой сливается с биением его пульса с частотой чуть больше пятидесяти ударов в минуту.